Наследница
Шрифт:
Любим, безумно скучаем и не теряем надежду на скорую встречу...
Твои приемные мама и папа».
Остальные распакованные письма были тоже от приёмных родителей. Мама выказывала беспокойство, когда Давиду сильно доставалось на ринге, справлялась о самочувствии и благодарила Бога, что ее мальчик раз за разом поднимался, не сломленный более опытными противниками. Поддерживала и в каждом письме просила хотя
Значит, он не отвечал ей? Читал и хранил все письма, но не отвечал? Каким нужно обладать жестокосердием, чтобы промолчать?
Смахнув с глаз накатившие слёзы, я потянулась к запечатанными конвертам. Просмотрела несколько и поняла, что в них отправитель Давид, а получатель некая женщина. Только ни одно из его писем она так и не забрала. Хотелось бы мне думать, что он все же ответил приёмной маме, но терзали меня смутные сомнения...
Я рванула конверт на первом попавшемся письме и развернула втрое сложенный листок.
«Мама, это снова Давид. Твой сын.
Сегодня я в очередной раз выиграл турнир и отстоял титул, заработанный в прошлом сезоне. Я посвятил эту победу тебе. Ты можешь мной гордиться. Хочу встретиться с тобой, но пока у меня не хватает денег, чтобы прилететь в Грузию. Позвони мне или напиши в ответ. В конверт вложу все мои контакты. Надеюсь на скорое знакомство с тобой».
Больше удержать ноющее сердце я была не в силах. Слёзы градом полились из глаз. Так жалко стало его приёмных родителей и самого Давида, пытающегося достучаться до своей родной мамы. Но все письма возвращались обратно. То ли по тому адресу она уже не живет, то ли просто не хочет общаться с сыном. И я даже не знаю, что в данном случае лучше...
Очнулась, когда стукнула входная дверь.
– Аня? Я дома. Иди скорее ко мне, я так соскучился... Ань?
– настороженно.
– Ты где? Аня?
Давид ворвался в запретную комнату и уставился на зареванную меня. Брови сдвинулись к переносице, а спустя несколько секунд поднялись домиком. Он скользнул нечитаемым взводом по письму в моих руках, и я сжалась в комок. Вот сейчас отчитает и будет прав! Залезла в чужие вещи, прочитала чужие письма. Фу такой быть.
Но Давид бережно поднял меня с пола и присел на диван, удобно расположив свою ношу на коленях. Стёр большими пальцами дорожки слез и снисходительно изрёк:
– Ну и что ты плачешь?
– Жалко..., - всхлипнула.
– Не говори, что меня.
– Не только...
– Это все в прошлом. Я пережил это, перерос. Не нужно меня жалеть. Для мужчины это оскорбительно. Ладно?
– Настолько в прошлом, что ты до сих пор хранишь все эти письма?
– Сугубо в воспитательных целях. Для сдерживания нелогичных порывов.
– Например, довериться какой-нибудь девушке?
– Неужели ты думаешь, что во мне живет обиженный на женщин мальчик?
– Скорее недолюбленный, - робко предположила я.
– Может, тогда ты и долюбишь?
– совершенно серьезно спросил он, вглядываясь в мои глаза. Между нами проскочила молния. Сердце сбилось с ритма только от одной мысли, что мы сейчас говорим о настоящих чувствах.
– Я согласна, - тихонько шепнула в ответ и прижалась к его губам.
Поцелуй вышел робким, поверхностным. Почти сразу я обвила руками его шею и крепко обняла. Он зарылся носом в мои волосы и мужественно терпел этот порыв необъяснимой нежности.
– Твои приемные родители ни в чем не виноваты, - сдавленно прошептала, - почему ты не отвечал им на письма?
Давид осторожно отстранился и пропустил сквозь пальцы мою прядь. Какое-то время молча рассматривал, как солнце переливается в ее медовом оттенке, с невероятной теплотой во взгляде.
– Я хорошо помню тот день, когда узнал, что приёмный. Мой мир перевернулся с ног на голову. Я ощущал себя разбитым, сломленным, словно меня на всей скорости переехал поезд. Злился на родителей за то, что они скрывали правду. Мне было всего четырнадцать. Я не ведал, что творю. Сбежал в другой город и слава Богу, что на меня напала уличная шпана. Если бы не те отбросы, Асланович, мой тренер, не заметил бы исхудавшего пацана яростно бьющегося против четверых. Меня тогда отделали по полной программе. Не видел ничего неделю. Но зато нашёл для себя пристанище и хоть какую-то цель в жизни.
– Тебя что, родители не искали? Как же так?
– Искали, конечно. Тренер сам им позвонил и сказал, что нашёл пропажу. Только я возвращаться не хотел. У меня шестеро братьев и сестёр, домик в деревне, глухота страшная. Шансов стать кем-то не было. Родители едва сводили концы с концами. Баба с возу - кобыле легче. А Асланович разглядел во мне потенциал. Ну мы с ним и договорились: он уговаривает родителей оставить меня у него, а я заканчиваю одиннадцать классов и каждый день тренируюсь, как в последний раз. Ему нужны были победы, а мне кров. На том и порешили.
– Как же ему удалось убедить их оставить сына незнакомому человеку?
– Он сказал, что если родители продолжат искать меня, то я так и не отыщу нигде покоя. Буду слоняться по подвалам и вокзалам, не получу образование и помру где-нибудь в канаве. А если они оставят, то у меня будет крыша над головой и железная дисциплина. Будут победы, деньги, перспективы. Все очевидно.
– И они отпустили...
– Да... мама писала регулярно, - он кивнул головой в сторону коробки с письмами, - но я так и не смог ей ответить. Сначала из-за злости, а потом из-за стыда, который испытываю до сих пор. Не знаю я, Аня, как после всего в глаза им смотреть. Они, в отличие от моей биологической матери, меня не бросали. Заботились, как умели.