Наследник чародея. Школяр. Книга первая
Шрифт:
— Она как заорала, что я чуть не описалась, — продолжала рассказывать maman. — А эти порскнули мимо нее вниз по лестнице, как мыши от кота. Одного она, правда, успела приложить по затылку.
Кроме нас двоих, в автобусе сидела какая-то развеселая компания молодых ребят и девушек в стройотрядовских куртках и спортивных костюмах с рюкзаками, палатками и эмалированными вёдрами. Maman, поймав мой взгляд, предположила:
— Студенты в поход собрались?
Я пожал плечами и кивнул, соглашаясь. Компания, кстати, вышла вместе с нами на остановке и направилась, как и мы,
Время было позднее. Из касс работала только одна, на все направления. Студенты покрутились в дверях, развернулись и двинулись к ней. Мы встали в очередь за ними. Их было много, поэтому кто-то из них предложил пропустить нас вперед. Я остался ждать поодаль, сев на скамью в зале ожидания.
Maman вернулась хмурая:
— Взяла билеты на ближайший до Москвы поезд. Плацкарт, боковые места. Пришлось дать кассирше «трёшку». Оказывается, билеты на Москву не продают без паспорта с московской пропиской. Оказывается, введен запрет на въезд в Москву в связи с проведением Олимпиады-80.
— Так она ж через полтора месяца?
Maman пожала плечами.
— Идём на перрон, поезд через полчаса.
* * *
Поезд прибыл в Москву полпятого утра. Дождавшись открытия метро, мы за пятнадцать минут доехали до Новослободской, немного прошлись пешком и уже к шести были у двери квартиры маминого брата и моего дяди Вячеслава Павловича Старыгина. Maman нажала кнопку звонка. Дверь почти сразу же открылась, явив нам высокого жилистого мужика в белой майке-алкоголичке и смешных полосатых пижамных штанах. К моему удивлению, дядя Слава, несмотря на столь ранний час, уже бодрствовал. Увидев нас на пороге, он первым делом спросил:
— Кто умер?
Уже потом я понял, что это был его своеобразный «черный» юмор. «Солдафонский», как говорила maman.
— Доброе утро! — поздоровался он.
— Привет! — ответила maman. — Мы к тебе.
— Ну, заходите, раз пришли! — он посторонился, пропуская нас в квартиру. — Чайник, кстати, вскипел. Есть кофе. Проходите на кухню, позавтракаем.
Первым делом мы, конечно, разулись в прихожей. Она была намного больше, чем у нас: практически целая комната, в которой уместились без труда и вешалка для одежды, и одежный шкаф, тумбочка и даже небольшой диванчик-банкетка. Я повесил ветровку на вешалку. Maman уже скрылась в ванной. Дядя Слава оглядел меня, неожиданно зевнул и сказал:
— Ты подрос! В армию пойдешь, я тебя в десантники пристрою!
— Я тебя тогда пристрою! — maman вышла из ванной. — И отнюдь не в десантники!
Результаты их спора меня не интересовали, и я слинял в ванную. С дядькой мы почти не встречались. Года два назад увиделись в деревне, где жили мои дед и бабушка, родители дяди Славы и maman, соответственно. Я приехал, а через пару дней дядя Слава уехал. Тогда он сунул мне в качестве презента червонец — 10 рублей. На этом наше общение в тот раз и закончилось.
Когда я привел себя в порядок, maman и дядя Слава уже сидели на кухне и завтракали. Maman рассказывала
— Ешь!
Maman рассказывала. Я ел. Дядя Слава хмурился. Когда она закончила, дядька встал, ухватил меня за голову, взъерошил волосы, разглядывая шрам.
— М-да, — протянул он. — Реально тебя приложило. Ну, судя по твоему виду, всё обошлось.
Он повернулся к плите, снял с нее чайник, разлил кипяток по бокалам. Достал из холодильника треугольный пакет с молоком.
— Кофе с молоком будете? Сахар, ложки — вот!
Он снова сел за стол, задумался:
— Странно это всё. Вот не понимаю, что, никто этим цыганам у вас рыло начистить не может? Мужиков у вас в Химике не осталось?
— Мужики остались, — ответила maman. — Собирались несколько раз. Ходили на разборки с ними. Чистили, как ты говоришь, рыло. А потом цыгане заявление в милицию. Два раза подряд мужиков судили. Первый раз все отделались условными сроками. А на второй раз двоих реально посадили. Одного на три года, другого на четыре с половиной. Тогда их барону челюсть и какому-то цыганенку ключицу сломали. После этого мужики не связываются. Там ведь как? Участковый от цыган заявления принимает, а вот если кто-то на них пишет, то он их «под сукно».
— Мафия! — поддакнул я.
— Цыгане какие? — поинтересовался дядя Слава. — Христиане или мусульмане?
— Вроде «оглы», — пожал плечами я. — И без нательных крестов, это точно! У них мешочки на шее висят вместо крестов.
— Это мусульмане, — задумчиво сказал дядя Слава. — Честно говоря, Нин, я вот не понимаю, как я могу тебе помочь. Вот, честно, Нин…
Maman внимательно, глаза в глаза посмотрела на дядю Славу и сказала:
— Слав, ты мне должен…
Дядя Слава пожал плечами:
— Да я уж понял, Нин! Ну… — он снова пожал плечами, — думаю! Вот думаю, и никак не придумаю!
Из maman словно вынули какой-то стержень. Плечи у нее опустились, она положила локти на стол, уперлась лицом в ладони. Плечи тихонько затряслись. Похоже, maman беззвучно заплакала.
— Ладно, Нинуль! — дядя Слава встал из-за стола. — Мне на службу пора. Ключи я вам оставляю. Приду вечером после семи. Ждите меня. Хотите, погуляйте по Москве. В музей там, зоопарк. Мавзолей, на Красную площадь, в конце концов, Тоху своди!
Maman подняла заплаканное лицо, с надеждой посмотрела на брата.
— Придумаю что-нибудь! — махнул рукой дядя Слава. — Обязательно придумаю. В общем, ждите.
— Ленка после десяти придёт! — сообщил он из комнаты. — Она в ночную смену сегодня была.
— Тоха! — позвал он меня. Я зашел в комнату. Квартира у дяди Славы была большая. Двухкомнатная и большая. Комната-спальня, где он переодевался, раза в полтора была больше нашей.
— Возьми! — он стоял уже в зеленых форменных брюках с узкими красными лампасинами и оливковой военной рубашке и застегивал сзади на шее галстук. Он пошарил в кармане брюк, достал несколько смятых купюр. Протянул мне одну.