Наследник чародея. Школяр. Книга первая
Шрифт:
— Здорово! — согласился я и похвастался. — А я вчера в Центральном универмаге болгарскую «Рилу» взял.
— Покажи! — потребовал Мишка. Андрюха его поддержал.
Я принес джинсы. Мишка развернул их, послюнявил спичку, долго тер ею ткань отвороте штанины. Потом отдал мне штаны обратно и разочарованно протянул:
— Нетрущиеся…
— Нормально! — усмехнулся Андрей. — На дискотеке в темноте никто и не заметит!
И заливисто засмеялся. Вот гад!
— А что тебе твои «райфлы» уже не нравятся?
Буквально месяца за два до аварии для меня мы сшили штаны
— «Райфлы» — это парадно-выходные, — ответил я. — А «Рила» для повседневной носки.
Глава 5
Снова врачи
Наутро в понедельник после завтрака maman, пользуясь тем, что я умывался и чистил зубы в ванной, переодевалась на работу.
— Вот незадача-то! — услышал я её восклицание.
— Что случилось? — я заглянул в комнату и, смутившись, поспешно ретировался на кухню: maman стояла перед зеркалом в одном белье. Неудобно как-то…
— Да я, кажется, поправилась, Антош, — громко пояснила она.
— Ма, тебе это только кажется! — крикнул я с кухни. — У вас, женщин, это общий бзик…
— Я серьезно, Антош! — хмыкнула maman. — Ни лифчик, ни трусы не налезают… Зайди, я в халате.
С maman у меня с детства сложились доверительные дружеские отношения. Я её считал прогрессивно мыслящей женщиной. Мы с ней могли потрепаться, посплетничать, поговорить «по душам» на такие темы, какие порой и с закадычным другом не обсудишь. И она тоже, в свою очередь, могла мне «поплакаться в жилетку». Мы вместе слушали и обсуждали «Битллов» и «Машину времени», спорили о всяких смыслах в стихах Визбора и Окуджавы. Периодически maman таскала меня то в театр, то в консерваторию. Мне совершенно не понравились фильмы Тарковского, но я стоически вытерпел их просмотр в кинотеатре. Она приносила мне «самиздатовскую литературу», типа «Мастера и Маргариты» и «Джин Грина». А я иногда «отыгрывался», приглашая её в кино на фильмы, интересные мне.
Вздохнув, я зашел в комнату. Maman крутилась перед зеркалом в халате, тесно обтягивающем рельеф фигуры.
— Ну? — она повернулась ко мне. — Что скажешь?
— Ма, если честно, — ответил я, — то всё у тебя нормально.
И добавил:
— Поправилась чуток, но в нужных местах!
— Уйди с моих глаз на кухню! — кажется, maman рассердилась. — Не зли меня!
В поликлинику я пошел один. Выстоял часовую очередь в регистратуру, а потом еще час стоял в коридоре у кабинета, пока подошла моя очередь к хирургу.
От скуки (взять какую-нибудь книгу я, увы, не догадался) я стал наблюдать за окружающими, стоявшими сначала в очереди в регистратуру, потом в кабинеты по профилю, высматривая так называемую «серую дымку», аналогичную обнаруженной вчера у Андрея. Но, как ни всматривался, ничего подобного не заметил. Зато пару раз нарвался на вопросительно-укоризненные взгляды и одну реплику от какой-то нервной бабульки «Чего вытаращился, а?!», после чего поспешно оставил свое занятие.
Врач-хирург, пожилой старик в возрасте за 60, не меньше, тщательно прочел два листа выписки из истории болезни,
— Быстро у тебя всё зажило. Как на собаке.
И заметил:
— Это по молодости.
Расписал рекомендаций на целых полтора листа в карточке, которую вручил мне, и сказал:
— А теперь дуй к невропатологу. Там вроде очередь маленькая, быстро примет.
Очередь действительно оказалась небольшой, всего два человека. Невропатолог, полная тетенька средних лет, в ослепительно белом тщательно отглаженном халате и шапочке-косынке, тоже прочитала выписку, глянула, что написал в карточку хирург, нахмурилась.
— Как себя чувствуешь? Ходить не больно? Ноги, поясница болит? Ноги в коленях не подкашиваются?
Потом постучала меня резиновым молоточком по коленкам, по пяткам, покрутила им перед глазами.
— В общем, побудешь пока дома. В школу не ходить две недели…
— Да у меня и так каникулы, — вставил я. — Мне бы освобождение от отработки. А то в лагерь, в колхоз, отсылают от школы.
— А, это «Алые паруса», — понимающе кивнула врач. — У меня дочка с тобой вместе в школе учится. Только ты постарше её будешь. Ни в какой тебе лагерь нельзя! Я тебе справку выпишу на освобождение от любого физического труда и физкультуры на три месяца. Понял? Тяжести не поднимать, сумки не таскать! Максимум 3 килограмма в руке. Раз в две недели будешь приходить ко мне на осмотр.
— Ура! — пошутил я. — Посуду тоже можно не мыть!
— Стоя нельзя, — не приняла шутку невропатолог. — Только сидя. И старайся поменьше ходить.
Она инструктировала меня еще минут пятнадцать, не забывая всё это записывать на отдельный листок. Потом передала мне:
— Вот это мои рекомендации. Передашь родителям. Понял?
— Ага, спасибо, — я взял листок.
— Не забудь, передай! — повторила она, взяла в руки маленький календарик, посмотрела на мою карточку и сказала. — Так, я к тебе зайду через два дня. С твоими родителями мне надо будет поговорить. Когда они домой после работы приходят?
Я пожал плечами:
— У меня только мать. Отец в разводе, живет отдельно. Мама с работы после пяти вечера приходит.
Невропатолог еще раз посмотрела на календарь, черканула карандашиком:
— Так! Как раз у меня через два дня будет вторая смена. Тем более вы здесь недалеко живете. В общем, зайду обязательно!
— Хорошо…
Немного озадаченный проявлением такой неожиданной заботы я вышел из поликлиники и направился домой.
Вечером за ужином рассказал матери про свои похождения к врачам, про предстоящий визит невропатолога.
— Да пусть заходит! — отмахнулась maman. — У меня тут идейка одна наклёвывается…
— Что за идейка? — сразу взвился я. — Я за любой кипишь, кроме голодовки, разумеется.
Maman улыбнулась моей шутке, протянула руку, чтобы взлохматить мне волосы, как она это делала раньше, но замерла. Только вот лохматить пока было нечего — волосы только-только стали отрастать.
Она отмахнулась, выключая закипевший чайник.
— Ма, я хотел тебе сказать…
Тут раздался звонок в дверь.