Наследник для чемпиона
Шрифт:
Еще никогда ночь не ощущалась столь затяжной, попросту бесконечной. Кто бы знал, каких сил она мне стоит. Не позволяю себе расслабиться даже после ухода Тихомирова. И не зря. Едва сознание не теряю, когда полчаса спустя снова вижу Тимура. Теперь он один и… он выходит из кабинета управляющей.
Боже… Что он там делал? Это связано со мной? А если наводил обо мне справки? Знает ли Инга Игоревна о Мише?
Одергиваю себя до того, как здравый ум охватывает паника.
Какая чушь! Слишком много чести для девочки из прошлого. Конечно же, он был там
От досады впору разрыдаться. Приходится напомнить себе, что я уже выплакала из-за него максимальное количество слез. Хватит. Пошел он к черту!
Ловить взгляд Тихомирова, в надежде что-то понять, нет нужды. Он сам инициирует зрительный контакт. Только я в тот момент забываю, что собиралась в нем разглядеть. Снова проваливаюсь в прошлое. Грудь опаливает жгучим жаром. В голове становится пусто, лишь «сверчки» в ушах поют, и в висках тарабанит.
…— Поцелуй меня, Птичка… Нет, не так… — хрипловатый смех Тимура вызывает у меня очередной слёт мурашек-активистов. За чьи права они сражаются? Мои или его? Мне все равно. — Иди сюда… Расслабься, маленькая… Расслабься, Птичка… Чего так дрожишь? Боишься?
Мотаю головой так же отчаянно, как и четыре года назад. Только тогда я испугалась, что он остановится, а сейчас пытаюсь избавиться от этих воспоминаний. От тех реакций, которые они вызывают.
Хуже всего то, что не успеваю я восстановить нормальное сердцебиение, Тихомиров сокращает расстояние. Подходит настолько близко… Все, что я могу видеть — ворот его белоснежной рубашки и смуглую шею. Резко вдыхаю, неосознанно принимая в себя его запах.
— Еще не передумала?
Поднимаю взгляд, чтобы увидеть, как движутся его губы.
Внизу живота формируется огненный клубок, а я ведь полагала, что после родов утратила чувствительность и больше не испытаю подобного.
— На счет чего? — спрашиваю зачем-то, будто не понимаю, что он имеет в виду.
— Едешь со мной?
— Нет, — отвечаю быстро, не позволяя себе думать и сомневаться. — Никогда я с тобой никуда не поеду.
И в этот момент он вдруг прикасается ко мне. Сжимает подбородок, вынуждая поднять лицо и встретиться с ним взглядом.
— Ты передумаешь, Птичка, — выдыхает со знакомыми вибрирующими интонациями и проводит большим пальцем по моей нижней губе.
Не знаю, чего больше в этом заявлении — угрозы или обещания. Отмереть и продолжить функционировать получается, лишь когда Тихомиров отходит и направляется к выходу. Ну, а полноценно расслабиться удается только в конце смены, когда Инга Игоревна, смерив меня каким-то странным взглядом, вручает конверт с премией.
Я справилась. Тихомиров на меня не жаловался.
Домой несусь едва ли не вприпрыжку, обдумывая на ходу все, что нужно успеть сделать за день.
Несмотря на раннее утро, мама встречает в своем лучшем луке: синий велюровый халат, объемные бигуди, которые она иногда попросту забывает снимать, и горящий энтузиазмом взгляд.
Раз, два, три…
— Доня! Я такой сюжет придумала — вот это точно станет бестселлером!
Сколько раз за последние месяцы я слышала нечто подобное? Не сосчитать. Мама каждую свою книгу начинает с таким рвением и воодушевлением. А потом оказывается, что полученный гонорар не покрывает расходов на графику и редактуру. Про рекламу, которой она периодически балуется, и вовсе молчу.
— Мам, ну ты снова всю ночь просидела за ноутбуком? — устало ругаюсь я. Устало, потому что это повторяется каждый день. — Тебе что врач сказал?
— Ой, да я бы все равно не уснула, — отмахивается она. — По-вашему, так лучше лежать и пялиться в потолок.
По-моему, лучше найти работу, которая будет приносить хоть какой-то доход, но вслух я этого, конечно же, не озвучиваю. Повесив на крючок куртку, переобуваюсь в комнатные тапки.
— Я решила вопрос с деньгами.
— Серьезно?
Мама улыбается, и я с ней заодно.
— Да. Отведу Мишу в садик и созвонюсь с хозяйкой. Думаю, сегодня и переедем. Так что иди, пока отдохни. После обеда мне будет нужна твоя помощь.
Мама на радостях не спорит, убегает в спальню. А я, вымыв руки и предусмотрительно нагрев их на змеевике, спешу в нашу с Мишей комнату. Вижу раскинувшегося на разложенном диване сына, и сердце теплом наполняется. Сегодня как-то особенно оно искрит. Хочется свернуться рядом, прижать крепко-крепко и никуда от себя не отпускать.
— Ми-и-ша, — шепчу, ведя ладонью по светлым кудрям малыша. — Просыпайся, медвежонок.
— Мамочка, — еще глазки не открыл, а уже улыбается, мой хороший.
— Пора собираться в сад.
— Хорошо.
Сын тянет ко мне ручки, и я, наконец, прижимаю его к себе.
Блаженство. Ни с чем не сравнимое блаженство обнимать своего ребенка.
— Ты мой сладкий, — машинально покачиваю, пока иду с ним к шкафу за вещами. — Постараюсь тебя забрать пораньше сегодня, окей?
— Бомба, — восклицает Миша и звонко смеется.
В его понимании это высшая степень одобрения.
От рождения и до двух с половиной лет мне казалось, что сын ничего от Тимура не унаследовал. В обход Тихомировских жгучих татарских генов, такой же светлокожий и светловолосый, как я. Но с недавних пор стала замечать, что пушистые белые кудри темнеют. Да и взгляд… Нет-нет, а как посмотрит — сердце екает, так Тимура напоминает.
Надеюсь, что эти мелочи замечаю только я. Мама, во всяком случае, молчит.
— Я первый! — радостно выкрикивает сын, когда ему удается опередить меня с верхней одеждой.
— Ты — мой чемпион, — хвалю и наклоняюсь, чтобы поправить криво надетую шапку и вяло свисающий шарф. Смеюсь тихонько, когда Миша ведет ладошками по моему лицу и целует в глаз. — Все. Вперед, чемпион, — выпускаю из квартиры и позволяю самостоятельно вызвать лифт.
В кабине сын любит стоять и раскачиваться в такт движению, но перед выходом на улицу милостиво позволяет взять себя на руки.