Наследник для чемпиона
Шрифт:
Он уходит, а мне требуется еще несколько десятков минут, чтобы полностью прийти в себя. Умываюсь прохладной водой и долго стою, пока сердце не успокаивается.
Кроме утренней прогулки, Тимур забирает Мишу еще и вечером перед ужином. Хорошо, что я вернулась на кухню. Руки занять есть чем, вот бы еще голову… Мало мне переживаний, еще и Расул Муртазанович вызывает на разговор.
— Полина, я не знаю, что у вас с Медведем происходит, — начинает издалека, а я сходу ощущаю себя школьницей, которую вызвали на ковер к директору за аморальное поведение. — Не в моем характере вмешиваться в чужие отношения, —
— Но что я могу сделать? — интересуюсь с искренним желанием помочь и при этом стараясь не поддаваться смущению.
— Только ты можешь на него повлиять, — бросает Расул Муртазанович и уходит.
А я до самой ночи верчу в мыслях эти слова.
30
Тихомиров
Я не должен был принуждать ее к сексу.
Эта мысль не дает мне покоя весь день. Даже когда с сыном гуляю. Смотрю на него и неизбежно вижу Птичку. Сердце сходу дорогу наружу ломит. Сокращается. До боли сжимается. Раздувается. Становится все больше и больше. Ритм ускоряет. Наносит телу сокрушающие удары. Изнутри меня еще не избивали. Оказывается, это хуже, чем выхватывать на ринге от какого-нибудь двухметрового шкафа с силой удара свыше пяти сотен килограмм. Урон гораздо значительнее. Да просто даже… это намного болезненнее.
«Если тебе правда настолько похрен, с кем трахаться, почему ты отказываешь мне?»
Вспоминаю, каких гадостей успел ей наговорить, и кровь в жилах стынет. Иначе, как мудаком, сам себя назвать не могу.
Полина выносила и родила моего ребенка. К тому, что есть сын, начинаю привыкать, но когда представляю, каким образом получил его… До сих пор поражает, что часть меня какое-то время находилась внутри нее. Мне кажется, ни у одного мужика против такого нет шансов. Шансов выстоять. Их нет.
Раз за разом меня опрокидывает.
Не знаю, что должен сделать, но хочу, чтобы она была моей женщиной. Как ее после всего в этом убедить? Куда сунуть свое недобитое самолюбие и нерациональную злость? Как вытащить то, что в реальности жить не дает?
Остаток дня избегаю Полину. Но понимаю ведь, что долго так не смогу. Как бы не жалел о сделанном и не убеждал себя, серьезно ослабить давление на нее не получится.
Я не могу ее отпустить.
Ночью вхожу в спальню, вижу Птичку в своей постели, и по венам тотчас огонь разливается.
Моя она. Только моя. Четыре года прошло, а она так ни с кем и не была.
Иду в ванную, чтобы физически прибить напряжение, прежде чем лягу к ней в постель. Но Птичка, к моему удивлению, шагает за мной следом.
Заметил, у нее какие-то затыки против совместного мытья и прочей бытовой ерунды. Стесняется она, даже если войду, когда зубы чистит. Вчера застал в одних трусах в процессе одевания, думал, при виде меня в обморок грохнется. Учитывая, что я ее всю заново рассмотрел, это как минимум смешно. Но я все же пытаюсь не обращать внимания на эти загоны.
Поэтому сейчас Птичкино пребывание в ванной, пока я раздеваюсь, вызывает у меня недоумение и определенное беспокойство.
— Что-то случилось? — спрашиваю, прежде чем шагнуть на поддон.
Она молчит. Мнется, хочет что-то сказать, но молчит. Еще вчера я бы просто схватил ее и заволок в кабину. Но сейчас, после утреннего открытия, стою и жду какого-то знака с ее стороны.
И Полина… Разворачивается и покидает ванную.
Стою под распылителем дольше необходимого. Переключая режимы, успеваю промерзнуть под холодной водой. Выхожу, кожа еще какое-то время стянута дрожью. Оборачиваю бедра полотенцем, но в спальне все же решаю надеть на ночь трусы. Может, это удержит меня на своей половине кровати. А завтра я придумаю, как поступить дальше.
Стараясь не смотреть на Полину, ложусь в постель, гашу свет и, закидывая руки за голову, прикрываю глаза.
— Тимур, — шепчет она неожиданно.
В груди тут же вспыхивает пожар. Стремительно расползается, распаляя переохлажденную недавно кожу. Поднимая веки, я готовлюсь к тому, что придется вглядываться в темноту. Однако Птичка в тот же момент встает и дергает за цепочку находящегося над изголовьем бра.
Наши лица заливает светом.
Смотрю на Полину без какой-либо подготовки, и странная звериная нежность то стискивает, то распирает ребра.
— Я хочу с тобой поговорить, — так же тихо выдыхает она.
Рывком сажусь. Прочесываю пятерней голову ото лба до затылка. Сгибая в коленях ноги, свободно раскидываю их и кладу поверх сцепленные в замок руки.
— Говори, — спокойно поощряю.
Сам же на губы ее смотрю. Мать вашу, должно быть, и здесь работает какая-то формула. После известия о том, что я у Птички единственный, желание обладать ею катастрофически усилилось. Я и раньше при виде нее с трудом контролировал похоть, теперь и вовсе расколачивает изнутри эту броню стойкости.
— Как у тебя дела с подготовкой к бою?
Несколько секунд тупо моргаю. Ожидал какого угодно, но явно не этого вопроса.
— Отлично, — выговариваю, не переставая ее рассматривать. — Почему ты спрашиваешь?
— Я просто… — ненадолго уводит взгляд. — Переживаю, что ты мало отдыхаешь. Восстановление несет не меньшую важность, чем сами тренировки. А ты… Ты много тренируешься и очень мало спишь. А еще… Мне кажется, что ты злишься на меня и поэтому выкладываешься больше, чем должен в этот период.