Наследник для чемпиона
Шрифт:
У меня просто не хватит сейчас сил вдаваться в подробности.
— Ты сказала, что не любила его отца. То есть меня, — вспоминает Тихомиров, делая ожидаемые выводы. Я не пытаюсь его поправить. Меня шокируют, возмущают и крайне смущают какие-либо разговоры о прошлых чувствах. Если бы я могла вырваться, я бы точно уже бежала от него. Не заботясь о том, как это выглядит и какие эмоции изобличает. А уж когда он продолжает… — Зачем же ты назвала его Мишей? Это как-то связано с моим прозвищем?
Дышать на мгновение прекращаю. Вскидываю к нему взгляд и выпаливаю:
— У тебя нет прав задавать мне такие вопросы!
— Если у кого из нас и есть право злиться, то это у меня, — ощетинивается в ответ Тимур. В отличие от меня, голос не повышает, но ему и не надо. Такими интонациями орудует, кожу срывает. — Я уже никогда не узнаю, каким мой сын был в младенчестве. Не услышу его первое слово. Не увижу первые шаги. Но знаешь, что самое хреновое во всем этом? — цедит, сжимая мою ладонь. Я вздрагиваю, моргаю и снова смотрю ему в глаза. — То, что все это время он думал и продолжает думать, что я его бросил.
— Я такого не говорила… — тихо оправдываюсь, мотая головой.
— Твоя мать и другие люди сказали за тебя, — жестко высекает Тихомиров. — Так всегда и бывает, Полина.
Я вдруг задумываюсь, что он все чаще стал обращаться ко мне по имени. Нет больше дерзкого и ласкового «Птичка». Он словно постоянно пытается меня одернуть или как-то задеть.
— В этом нет моей вины!
— Есть, Полина. Во всем этом только твоя вина.
— Я хотела уберечь Мишу, — выдыхаю в стиле «а что сделал ты?». Рассчитываю на этом остановиться, но не могу. — И свое молчание, после того, что ты мне тогда сказал, считаю достаточно обоснованным!
Впервые за сегодня взгляд Тимура теряет уверенность. На его лице мелькает замешательство, но он, конечно же, быстро с ним разделывается.
— Что? Что я тебе такого сказал?
На эмоциях готова повторить те слова, но в этот самый момент подбегает Миша, и мы с Тихомировым оба замолкаем. Он отходит, продолжая пронизывать меня взглядом.
— Смотрите, какую большую ракушку я нашел! В ней, наверное, кто-то живет! — от восторга Миша издает забавные гудящие звуки, однако я снова так разнервничалась, что не могу даже улыбнуться.
— Нет, Медвежонок, никто там не живет, — тихо выговариваю я.
— А вот и живет, — выкрикивает сын, и у меня возникает тревожная мысль, что он спорит со мной уже по-любому поводу. — Тимур, скажи маме!
Стараюсь не сердиться еще и из-за этого выпада.
— Можем забрать ее в дом и подождать, не выползет ли оттуда кто-нибудь, — предлагает Тихомиров нейтральным тоном.
— Бомба! — выкрикивает Миша довольно и бросает ракушку мне. — Держи, мама!
А я, как только до меня доходит предположение, что из этой ракушки может кто-нибудь выползти, прихожу в ужас и тотчас роняю всученную сыном находку. При этом еще взвизгиваю и отскакиваю назад.
— Боже, мама, — копирует Миша фразу и тон, который я не раз использовала с собственной матерью. — Держи ты, Тимур. А то мама ненадейная… ненадеждая…
— Ненадежная, — подсказываю машинально.
И, конечно же, этот термин мне по отношению к себе совсем не нравится. Настроение испорчено окончательно. Хоть я и стараюсь сохранять невозмутимый вид, когда хочется попросту разрыдаться.
Еще и Медведь этот…
— В пятницу мне нужно появиться на одном мероприятии, — сообщает он, после того как вносит в Мишину комнату чертову ракушку. — Подумай, что надеть.
— У меня ничего, кроме шорт, нет, — почти не вру.
Но Тихомирова такой поворот не останавливает. Пронизывает меня недовольным взглядом и добавляет:
— Я тебе завтра карту дам и Дениса с машиной. Съездишь и купишь, что надо.
Что я должна ответить? Будто у меня есть выбор!
— Хорошо.
28
Птичка
Одну из тем, которую обсуждали Тимур и Миша в первую их прогулку, я все-таки выясняю. Точнее, догадываюсь по факту, когда застаю сына писающим стоя.
— Меня Тимур научил, — поясняет пару минут спустя, когда я осторожно интересуюсь, кто ему показал этот способ. — Так делают все мужчины. Я тоже мужчина. И ты не должна заходить в туалет, когда я там, — серьезно проговаривает он, глядя на меня сейчас точь-в-точь, как Тимур — из-подо лба, но в какой-то особенной манере. Словами объяснить невозможно, но она у них идентична. Как ребенок и взрослый могут быть настолько похожими? — Ты — женщина.
Последнее звучит уже пренебрежительно. Надеюсь, это у него получается неосознанно.
— Да, но я твоя мама, а ты еще… — не договорив, сама себя останавливаю. Если назову Мишу сейчас маленьким, он, очевидно, воспримет это в штыки. — Хорошо. Ты прав. Я не буду заходить. Но если тебе вдруг понадобится помощь, ты все еще можешь меня позвать.
— Не понадобится, — заверяет сын. — Тимур справляется сам, и я смогу.
— Да, конечно… — реплика вновь получается оборванной. Я не знаю, что еще сказать, чтобы не вызвать у Миши очередной протест. — И все же, если позовешь, я всегда приду. Просто помни об этом.
— Ладно, мам, — бросает сын, будто отмахиваясь, а у меня сжимается сердце.
Стараюсь не зацикливаться на этом. Вчера я взялась за книгу по детской психологии, которую закачала в телефон еще в первый год после Мишиного рождения. Похоже, кризис трех лет нас не миновал. В этом нет ничего страшного, и проблем на ровном месте я искать у сына не собираюсь. Но как-то так получается, что его обособленность и независимость я переживаю тяжелее, чем он сам.
— Ну, раз ты готов, пойдем, — беру Мишу за руку и веду вниз. — Поможешь мне с завтраком.