Наследник для чемпиона

Тодорова Елена

— Откуда тебе знать, как я выкладываюсь?

— Я наблюдала, — без заминки отвечает Полина.

— Выглядит так, будто ты заранее продумала весь этот диалог.

Она резко расширяет глаза, распахивает губы, но так ничего и не говорит.

— Полина?

— Я беспокоюсь и хочу помочь, — выпаливает она.

— Как именно ты хочешь мне помочь? — не могу не уточнить, замечая, как розовеют ее щеки.

— Ну, в том плане… — мнется Птичка. — Хочу, чтобы ты перестал злиться на меня, мог сосредоточиться на подготовке и работать в нужном темпе. Мы могли бы… Мы могли бы заключить перемирие

на оставшиеся три месяца.

Это, конечно же, очень заманчиво. Настолько, что я моментально подвисаю, перебирая в голове все, что смогу с ней делать. И если между всем этим Птичка будет мне еще и улыбаться… Сердце срывается с такой силой, что ребра трещат.

Только трех месяцев мне мало. Любых временных рамок недостаточно. Уже сейчас понимаю, что хочу получить договор с неограниченным сроком. И как сказать об этом Полине?

«Нет, я не любила Мишиного отца…»

Но что-то же есть. Пусть не любовь. Чувствую, как откликается. И во взгляде ее ловлю много больше, чем равнодушие. Даже сейчас… Смотрит, мать вашу, так, что в груди дрожь зарождается.

— На оставшиеся три месяца? Не ты ли утром переживала, что я могу через какое-то время слиться? Теперь сама рамки ставишь? — вот что я выговариваю. Каждую секунду держу себя, чтобы не выдать что-то более агрессивное и не спугнуть ее своим напором.

— Я не сказала, что после мы совсем перестанем контактировать, — неуверенно оправдывается, а я сжимаю челюсти и тяжело вдыхаю. — Просто… Мне тоже станет легче, если будет какой-то конкретный период, в который я смогу полностью расслабиться и не думать сутками о том, что ты можешь забрать у меня Мишу.

Воздух становится все горячее. Все труднее его, мать вашу, вдыхать.

— И в чем конкретно будет заключаться это перемирие? Объясни, что ты в этот термин вкладываешь. Включает ли он нормальные отношения, полное доверие и откровенность, регулярный секс без обид и споров? Тогда я поддержу.

Только не временно.

— Ну да, — смущенно отзывается Птичка. — Что-то вроде этого…

— Хорошо, — выдыхаю я. — В таком случае ты первым делом должна мне объяснить, что имела в виду, когда говорила, что считаешь свое молчание обоснованным после того, что я тебе в ту ночь сказал, — выдвигаю первое требование. Полина морщится, будто в эту же секунду готова заплакать. Отшатываясь в темноту, пытается спрятаться. — Что я сказал, Полина?

— Ты… — шепчет она. — Ты дал мне денег и велел в случае «возникшей проблемы» сделать аборт.

31

Тихомиров

1 января, 2016 г.

Телефонный звонок раздается, едва я вхожу обратно в свою квартиру, после того как проводил Полину. Она настаивала, что должна вернуться до того, как Артур приедет от Кристины. Лариса Петровна, увидев нас вместе, особо не удивилась. Посчитала, что мы, как обычно, вместе со всеми Новый год встречали, а утром я, типа, забрал Птичку домой.

— Тимур Муратович, с наступившим!

— Взаимно, — сухо отзываюсь и жду, когда собеседник перейдет к делу.

— Вас еще интересует профессиональный бокс?

— Да, конечно.

— Тогда давайте сразу к делу, — начинает говорить быстрее. И сразу же переходит на менее официальный стиль общения: — Я готов устроить тебе встречу с промоутером. Но ты должны быть в Чикаго завтра вечером. Перелет и прочие расходы я оплачу, — он продолжает говорить, а в моей голове проносятся десятки мыслей. Меня переполняют удивление, радость и сотня других неконтролируемых эмоций. Невероятно сильный душевный подъем охватывает все мое звериное существо, пока в сознание не прокрадывается понимание — Птичка останется здесь. — Готов, парень?

— Готов, — отбиваю без раздумий.

— Отлично, потому что у меня на тебя большие планы. Чемпиона из тебя сделаем.

На это заявление, в силу характера, рвется заверение, что из меня не нужно никого делать. Чемпиона и подавно. Я сам все сделаю. Дайте мне пропуск в мир большого бокса, и я уверен, что смогу. Пусть во мне горят амбиции, но у меня есть чем их подкрепить.

Молчу только, чтобы не начинать сотрудничество с каких-то споров. А когда звонок заканчивается, возвращаюсь к выбору, который, по сути, уже совершил. Полина мне очень нравится. Я давно мечтал о ней. Но это ведь просто женщина. Ставить ее на одну ступень с самореализацией несерьезно. Не по-мужски.

Я давно потерял мать. Не сказать, что у нас с ней были близкие отношения, но с отчимом — еще хуже. В этой жизни мне ничего даром не доставалось. Я всегда понимал, что бокс — моя единственная возможность вырваться из этого города и как-то выбиться в люди. Потому и пер всегда напролом. Ни у кого из наших не было такой мотивации. Возможно, кто-то обладал большим талантом и, в определенный момент, силой, весомее моей. Но тренер, спасибо ему, с первых дней научил: бокс — это дисциплина. Чемпионами становятся не просто лучшие, а те, кто в любом душевном и физическом состоянии соблюдают режим и систематически повышают нагрузку, а как следствие — каждый день и навыки.

Я шел к этому с восьми лет. Черт возьми, да я с того возраста в принципе мало что, кроме бокса, помню. Большую часть моей жизни занимал спорт. Мать вашу, это и есть моя жизнь. Безусловно, сейчас я должен проявить ту же стойкость, которая вела меня эти четырнадцать лет, на тренировки.

Мне только двадцать один, женщины еще будут. Много. Разных. Я не могу зацикливаться на Полине, как бы мне ни корежило душу. Это всего-навсего эмоции. Хреново, что вести прилетели после того, как я ее попробовал. Потому и ломает так — по свежему. Если сейчас ступлю, поддамся чувствам и откажусь, через месяц, если не раньше, пожалею.

Это, конечно, Птичка… Полина Птенцова… Одуряющее наваждение. Просто я слишком долго ее хотел, а она была недоступной. Птичка, несомненно, охуенная и чудесная, но вместе с тем… Она всего лишь женщина. А мужчину делает не женщина.

Собравшись с духом, иду обратно в квартиру Птенцовых.

Открывает Артур. В квартиру меня впускает, но не горит желанием приглашать дальше прихожей.

— Что-то срочное? — спрашивает он, раздраженно наморщив лоб. — Башка трещит. Спать хочу.

— Срочное, — произношу я и натыкаюсь взглядом на ту самую белую шапку с ярким помпоном. — Вербицкий звонил. Через пару часов улетаю.