Наследник для чемпиона
Шрифт:
Даже у мамы улыбка пропадает.
— Это что еще за профура? — с приглушенным возмущением выдыхает она.
— Няня, — хмыкаю я, делая вид, что меня эта ситуация не заботит.
— И кого она тут нянчит?
— Мам… — зову, но та не реагирует. — Твой воинственный настрой меня пугает.
— Не волнуйся, доня, — решительно рассекает ладонью воздух, словно невидимую дверь толкает. — К концу недели ее тут не будет, — выпаливает это обещание, вновь цепляет на лицо улыбку и сбегает по ступеням вниз. — Сладик!
Инга растерянно моргает, Миша с радостным воплем подпрыгивает у Тихомирова на руках, а тот напряженно замирает, словно несущаяся на всех парах мама способна сбить их с ног.
Мне неожиданно становится смешно. Тимур это замечает и вскидывает брови.
— Бабушка, ты когда приехала? — Миша незаметно перекочевал из отцовских рук к маме.
— Сегодня! Буду с тобой играть и водить тебя в сад. И не нужны нам никакие няни, да, сладик?
Вот вроде улыбается, но эта фраза и взгляд на Ингу даже меня заставляет поежиться. Не люблю обижать людей, как бы я к ним ни относилась. Зато у мамы язык без костей.
— Бомба, бабушка! Я тебе столько всего хочу показать!
— Ну, пойдем, пойдем, Медвежонок. Отпустим няню и позволим маме с папой поворковать.
Если бы я была такой же несдержанной в своих эмоциональных проявлениях, как мама, ударила бы ладонью по лбу. Но я лишь краснею и старательно избегаю смотреть Тихомирову в глаза, когда мы остаемся вдвоем.
— Ты занята? Можешь уделить мне две минуты?
— Если только две минуты…
Тимур берет меня за руку и, как обычно, ведет к берегу. После тех незапланированных выходных он вернулся к своим напряженным тренировкам с еще большим рвением. Теперь я вижу его совсем редко. Кажется, наедине мы остаемся только ночью. Секс по-прежнему регулярный, хоть я и пыталась убедить Тихомирова, что ему нужно больше отдыхать. Но с разговорами действительно туго. Он молчит, а я боюсь лишнюю секунду у него отобрать.
— Что думаешь по поводу приезда Ларисы Петровны?
Тимур смотрит на меня, пока мы шагаем. Мне то же самое дается с трудом.
— Что я могу сказать? Она моя мама… Это тебе будет непросто.
— Почему? — спрашивает и напрягается.
Чистый мужик.
— Да потому что, — не могу не рассмеяться. — Мама бывает эксцентричной и очень деятельной. А если еще и решит, что имеет на тебя какие-то права… — старательно подбираю слова. Кажется, Тимур внимательно вслушивается в каждый звук, что я издаю. Даже шагать прекращает и поворачивается ко мне всем корпусом. — Ну знаешь, ты хоть и не родственник, но Мишин отец… В общем, ты взвоешь через неделю и проклянешь тот день, когда предложил ей прилететь.
— Этого не произойдет, — самоуверенно открещивается Тимур. Еще мгновение пытает взглядом, а потом обхватывает ладонями мое лицо и серьезно выговаривает: — За всю свою жизнь я пожалел только об одном принятом решении.
Я замираю. На пару секунд дышать перестаю.
В груди разрастается знакомая буря эмоций. А когда Тимур гладит большими пальцами мои щеки, по всему телу бегут мурашки.
— Каком?
— Что оставил тебя.
Судорожно втягиваю кислород вместе с его запахом и заставляю себя ответить. Заставляю не потому, что неправду говорю. А потому, что очень трудно признать это вслух.
— Я понимаю, почему ты так сделал. И я бы не хотела, чтобы из-за меня тебе пришлось отказаться от своей мечты. Обижалась на другое… Это мы уже выяснили. Остальное… — прикладываю усилие, чтобы поднять ресницы и посмотреть ему в глаза. — Остальное неважно.
38
Птичка
— Можешь называть меня мамой, — в один из вечеров заявляет моя эксцентричная родительница Тимуру. Я в изумлении распахиваю рот, да так на несколько секунд и зависаю. — К чему эти церемонии? Я тебя вот таким помню, — ладонью ниже Мишиного плеча отмеряет.
Оживая, закатываю глаза. Но говорить ничего не собираюсь. Я Тихомирова предупреждала, пусть теперь сам с ней разбирается. Он, к слову, молчит. С мамой это его излюбленная тактика. А ей вроде как плевать, что тот ее игнорирует.
— Ингу можно рассчитать, — продолжает она. — Видишь же, сынка, я сама справляюсь.
— Инга занимается с Мишей английским и помогает ему адаптироваться в американской среде, — сдержанно реагирует Тимур. — Кроме того, она знает менталитет и традиции. Это важно, — пауза. И заканчивает выразительно с нажимом: — Мама.
Только маме все равно. Радуется, не замечая интонаций. Отплескав в ладоши, снова за свое берется:
— Хорошо, а в агентстве нет кого-нибудь постарше? Она же совсем зеленая! — звучит, словно заразная. — Откуда нам знать, что она справляется?
— Мама, — не выдерживаю я. Поймав ее взгляд, тихо прошу: — Успокойся.
— Ингу я сам собеседовал, — терпеливо отвечает Тихомиров. — Она умница.
Вот в это мгновение мне становится неприятно. Понимаю, что выдаю себя взглядом, которым смотрю на Тимура, но поделать с этим ничего не могу.
— Пойдем, Медвежонок, — подхватываю Мишу. — Пора в кроватку.
— А папа? — ищет глазами отца.
— Иду, — отзывается тот.
Пока Тихомиров поднимается, мама со странным выражением лица тарабанит пальцами по столу.
— Ну, ничего… Посмотрим еще…
— Спокойной ночи, мам.
— Ай, да, — спохватывается. — Сладких снов, медвежата! До завтра!
— Спи тихо, бабуль.
Кажется, Миша тоже за пару дней притомился.
После душа мы, как обычно, вдвоем с Тимуром укладываем сына в кровать, когда он вдруг спрашивает:
— Долго мы еще тут будем? Я бы уже хотел в Россию. В свой садик. Я же вернусь в свой садик?
— А почему ты хочешь в Россию? — тут же начинаю волноваться. Тихомиров молчит, только внимательно наблюдает за сыном. — Тебе не нравится этот садик?
— Нравится, — говорит, к моему облегчению, Миша. — Просто я хочу всем рассказать, что у меня тоже есть папа! Веронике Юрьевне, Максу, Боде, Славке… Всем! Они же… Они попадают, когда я расскажу, что мой папа настоящий чемпион мира, — выдыхает и заливисто смеется. — И я буду! Всего мира!