Наследник для Охотника
Шрифт:
Соня вскочила с кровати машинально, спросонья она плохо соображала, но все ее инстинкты так и вопили: нужно помочь. Даже не задумываясь, кому и зачем, забежала в соседнюю комнату и, не включая свет, подбежала к кровати. Уселась и прижала всхлипывающую малышку к себе. Гром повторился, девочка затряслась в рыданиях, обняла Соню настолько крепко, как только смогла. Зажала в кулачках ткань пеньюара и зашептала, пряча личико на груди Бессоновой:
– Мамочка, мне страшно.
И сразу как обухом по голове. Злата… Соня застыла в немом ужасе, все ее мышцы одеревенели в одно мгновение. Первым порывом было отстраниться
Бессонова совсем растерялась, не знала, что ей делать, как успокоить ребенка. Никогда с таким не сталкивалась. Сначала попыталась встать, но потом поняла, что Злата все равно повиснет на ней, как мартышка. Девочка переместила ручки и обняла Бессонову за шею, зарылась носом в волосах.
– Не уходи, мне страшно одной.
Да почему каждое слово девочки рвет ей сердце? Выворачивает душу наизнанку…
Соня вздохнула и начала качать девочку, при этом гладить рукой по голове. Дождь и гром будто издевались над ней. За окном лило как из ведра, и, скорее всего, это затянется до утра…
– Мамочка, песенку, – неуверенно прошептала Злата.
Она уже не плакала, но все еще тряслась, как испуганный зайчонок. Малышка отлепилась, улеглась на кровать, чуть отодвинувшись, словно освобождая место для Сони.
Ладно. Будто у нее теперь есть выбор. Как только девочка уснет, Бессонова уйдет к себе и попытается забыть все, что произошло. Вряд ли утром она согласится с условиями Охотника. А отцовский долг, ну… Как-то решится и эта проблема. Она еще надеялась на то, что Маруська найдет Славу и поговорит с ним. Убедит помочь, а не позорно прятаться, боясь гнева Охотина. Чтобы это ни было, вдвоем они справятся!
Соня не знала ни единой колыбельной песни, да и голос у нее, мягко говоря, не айс. Что же спеть? Была одна песня, которую раньше Бессонова могла слушать часами – нежная и спокойная, с приятным мужским голосом. К счастью, Соня знала ее наизусть. Может, она и не смахивает на детскую колыбельную, но выбора все равно нет. Собравшись с силами и прочистив горло, Соня тихонько запела:
– «Возьми меня, люби меня, укрой
Той пеленой, что мы с тобой создали вдвоём.
Возьми меня, люби меня, укрой
Той пеленой, что мы с тобой создали вдвоём.
Возьми меня, люби меня, укрой
Той пеленой, что мы с тобой создали вдвоём».
Она старалась, как могла, пела с придыханием и легким волнением. Злата не возражала против явно фальшивого исполнения, вплотную пододвинулась к Соне и обняла ее ручкой, удобно устроила голову на груди. Так вдруг стало странно… Уютно и тепло. По-домашнему, что ли. Злата уже зевала и терла глаза, будто вот-вот готовилась уснуть. Бессонова засмотрелась на девочку, мило улыбнулась, замечая, как маленькая булочка сладко зевнула. Было в ней что-то до боли родное и притягательное. Не вызывала она в ней отторжения. Но в то же время и никаких материнских инстинктов в Соне не проснулось. Обычное сострадание, не более.
Понимая, что замешкалась, Соня продолжила петь:
– «Я помню той ночью закрыл твои очи. Бабушкина дверь
И лестничный проём. Спускаемся мы вдвоём.
Парк и скандалы, любовь, мемуары, песни о любви…
С тобою навсегда, прошу тебя, помни меня.
Я провожал тебя домой под звуки птиц.
Ты засыпала на моих коленях,
А я стучался в бабушкины двери
Я прохожу весь коридор, а ты всё спишь
«Не вставай, малыш», – ты мне говоришь».
Этого было достаточно, чтобы Злата мирно засопела. Соня решила, что подождет некоторое время, а затем аккуратно переложит девочку полностью на кровать и уйдет. У нее в голове до сих пор звенели слова из любимой песни «Колыбельная» группы «Rauf и Faik». Соня напевала ее про себя, и как-то незаметно веки стали тяжелыми. Закрыв глаза, Бессонова полностью расслабилась и… уснула.
***
Охотник не спешил подниматься к себе в комнату, он предпочел засесть за документами в кабинете. Пока работал, часто отвлекался, изнутри его грызли мысли и сомнения. Смотря прямо перед собой, Ярослав прокручивал в памяти разговор с Соней в ее комнате.
Когда же до глупой девчонки дойдет, что жених ее предал?! Причем достаточно быстро и не колеблясь. Забрал чек и свалил.
Конечно же, у Охотина были тому доказательства, но отдавать их сейчас нет смысла. Не согласится Соня на его условия, уперто вздернет подбородок и уйдет. Вот что с ней делать, как уговорить?
Вздохнув, он мысленно махнул рукой на ситуацию. Будет думать по факту, зачем трястись заранее и придумывать новые условия. Еще ничего не ясно.
Внезапно из радионяни, которая всегда была при нем в доме на всякий случай, раздался тихий всхлип. Охотин отложил бумаги и схватил прибор, прислушался. Было тихо до того момента, пока не раздался звук грома. Охотник вскочил с кресла и подошел к окну, распахнул штору. Дождь! Из-за трехслойного стеклопакета и качественной звукоизоляции он не услышал, что пошел дождь. Черт! Только этого ему сейчас не хватало…
Гром повторился, и Злата испуганно закричала, а затем заплакала. У него чуть не поседели все волосы, а сердце едва не выпрыгивало из груди, так быстро билось. Ярослав мгновенно выбежал из кабинета, будто за ним гнались черти из ада. Перепрыгивал через две ступеньки, лишь бы поскорее успокоить дочь. На втором пролете он вдруг остановился.
– Мамочка, мне страшно, – Охотин услышал какую-то возню в комнате, нахмурился.
Злата не назвала бы няньку мамой, а это означало только одно – к ней пришла Соня. Да разве это возможно? Поднявшись на третий этаж, мужчина выключил звук на радионяне и подкрался к комнате дочери. Дверь была нараспашку, но в комнате – темень. Едва его глаза привыкли к темноте, Охотин без проблем разобрал две фигуры на кровати: Соня качала Злату у себя на руках и что-то очень тихо бормотала ей. К его огромному удивлению, дочь уже не плакала и даже попросила: