Наследник для Охотника
Шрифт:
Телефон Охотина пиликнул, он прочел сообщение и выдохнул. Отложил гаджет в сторону.
– Извини за этот цирк, – ослабил галстук и расслабленно облокотился на спинку кресла.
Бессонова едва слюной не подавилась от шока. Уставилась на мужчину с непониманием, даже решила, что у нее слуховые галлюцинации. Ярослав пожал плечами, замечая ее удивление.
– Забыл предупредить о нем. Хотя, так даже лучше, – рассуждал, – твое озадаченное выражение лица было бесценным.
Он улыбнулся, но не злобно и не ехидно, а как-то… по-доброму, что ли. Соня совсем растерялась.
– Не волнуйся, брачный договор, который ты подписала, не имеет значения, – то ли успокаивал, то ли пытался сбить с толку.
– Мне плевать на него. Это ваши деньги, и я к ним в любом случае не имею отношения. Хотелось бы понять, что будет с долгом отца и, вообще, зачем я здесь!
– Прекращай уже мне выкать… – Охотник скривился, Соня же пожала плечами. Да ради бога.
Она увидела, как мужчина открыл ящик в столе отпечатком пальца и достал оттуда документы. Передал их Соне, она приняла без колебаний и сразу принялась искать волнующий ее пункт.
– Первые две страницы – мои условия и требования для их выполнения. Вторые две – мои обязательства перед тобой. Могу так же добавить несколько твоих рациональных требований.
Соня не могла так быстро сфокусироваться на условиях, ей нужно время, чтобы внимательно прочесть четыре страницы и только тогда поставить на них автограф. Она не может ущемить себя или пропустить даже малюсенькую деталь. От этого решения зависит не только ее жизнь!
– Хорошо, отложи пока документы, я вкратце объясню, что от тебя потребуется, – он понял, что ей нужно время, поэтому добавил: – После дам ровно двадцать четыре часа, чтобы или согласиться, или отказаться. Брак в любой момент можно аннулировать.
– Ладно, говори, – Соня положила бумажки рядом и мысленно настроилась на нелегкий разговор.
– Самое главное условие – ты должна быть матерью моей дочери. И не просто заменить ее, а быть ею. Словно ты родила ее.
Соня шокировано уставилась на Охотника, а затем звонко рассмеялась. Смеялась долго, аж до слез и боли в животе. Мужчина терпеливо ждал, пока Бессонова успокоится, не злился и не психовал. Просто ждал. Успокоившись, она стерла со щек слезы и, прежде чем ответить, хорошенько подумала. С такой деликатной просьбой она не сможет помочь, и Охотин должен понять чувства Сони.
– Вы… То есть ты хоть понимаешь, о чем просишь? – попыталась достучаться до его разума, но Охотин сидел с каменным выражением лица, будто собирался парировать любые доводы. – Как я могу быть матерью, если еще даже не рожала? Ярослав, мне двадцать три года! У меня нет материнского инстинкта. Я и замуж не хотела, но иначе отец не разрешал нам со Славой жить вместе.
– Я прекрасно понимаю, о чем прошу, – согласился Охотин, даже кивнул головой.
Соня облегченно выдохнула, радуясь, что смогла найти нужные аргументы.
Но она рано обрадовалась.
– У тебя все еще есть выбор и двадцать четыре часа на подписание договора между нами.
Нет, нифига он не понимает, индюк твердолобый. Бессонова снова задумалась. Быть матерью… боже, ее даже передернуло от странной перспективы. И ладно бы это был ее ребенок, но чужой!.. Как его любить, как заботиться? Да она не знает даже элементарных правил, не понимает, как обращаться с детьми, что им нужно и так далее. Или всю грязную работу будет выполнять нянька, а ей останется только заняться мелочами? Едва Соня снова воспаряла духом, как Охотин вдребезги разбил ее призрачную надежду:
– И да, никакой няньки больше не будет. Ты лично займешься воспитанием дочери.
Ну, нет. С нее хватит абсурда. Бессонова вскочила с кресла и ткнула пальцем в Охотина. Она вся кипела изнутри, как чайник, и эмоции отчаянно искали выход. У нее было много красноречивых слов для твердолобого индюка, но больше половины она сразу проглотила. Вдруг на этот раз ей удастся убедить мужчину?
– Знаешь, Охотник, такие решения не принимаются в одностороннем порядке. Ты ничего обо мне не знаешь и не понимаешь, какое у меня отношение к детям. Вдруг я чайлдфри?
Она бы даже могла сказать, что люто ненавидит маленьких сорванцов, но врать – последнее дело.
– Ты даже не дослушала меня до конца! – голос Охотина прогремел, как гром среди ясного неба. – Если бы не крайняя необходимость, я бы никогда в жизни не подпустил к своей дочери незнакомку.
Соня едва не расхохоталась в голос, но сумела себя остановить.
– Тебе было плевать на мои чувства, ты просто хотел облегчить себе жизнь и сделал все так, как привык – попытался купить человека. Но сюрприз! Не все в этой жизни продается и покупается.
– У тебя есть право отказаться, – сухо произнес Охотин, буравя ее тяжелым взглядом. – Но тогда мне тоже нет резона прикрывать жопу твоему отцу. Пусть платит по счетам. Я не заставлял его брать кредиты с ножом у горла, он знал, на что шел и к чему его поспешное решение может привести.
Соня рухнула обратно в кресло, у нее банально подкосились колени. Удар ниже пояса. Чаша весов стремительно меняла положение, и Бессонова не понимала уже, где хорошо, а где плохо. Что же ей делать, какое принять решение?
Девушка знала, что отец не разрешил бы ей взвалить на свои хрупкие плечи семейные проблемы, но и оставить все, как есть, не может. Если конфискуют дом и имущество, то останутся ли у них хоть какие-то деньги, чтобы погасить остальные долги? Сколько их там было – пять? Много…
Даже если она позвонит матери и в лоб задаст вопрос о текущем финансовом положении, об этом сразу узнает отец. А это значит, что он лично приедет и заберет Соню из дома Охотина. А еще непременно наломает дров.
Итак, что она имеет на данный момент: девочка признала в ней мать, Охотин из штанов выпрыгнет, но вынудит Соню снова приползти к нему в любом случае, и она все еще не понимает, почему ей выпала «честь» стать матерью чужому ребенку. Куда, черт возьми, делась ее настоящая мать? У Сони была лишь одна догадка, о которой не хотелось думать.