Наследник фараона
Шрифт:
Я стал допрашивать его с пристрастием, угрожая ему до тех пор, пока он не пал ниц передо мной, говоря:
— Пощади меня, господин, ибо я преданно служил Египту всю жизнь и во имя Египта мучил узников и крал их еду. Но этот лазутчик — необычный человек. И речь его необычна, он разливается соловьем, и он обещал мне огромное богатство, если я буду кормить его и сохраню ему жизнь до прихода Хоремхеба. Он также обещал вернуть мне зрение, ибо он был слеп до тех пор, пока великий врач не излечил ему один глаз. Он обещал отвести меня к этому великому врачу, чтобы и мне вернули зрение и чтобы я мог жить в городе среди родных и пользоваться своими богатствами. Он уже задолжал мне более двух миллионов дебенов золота за хлеб и воду, которые я давал
У меня задрожали колени и сердце защемило в груди, ибо я, кажется, понял, о ком он говорил. Но я сдержался и сказал:
— Старик, во всем Египте и Сирии вместе взятых не набрать столько золота. Из твоих слов я понял, что этот человек — великий обманщик и заслуживает наказания. Сейчас же приведи его ко мне и моли всех богов, чтобы ничего дурного не случилось с ним, потому что ты ответишь за это своей слепой старой головой.
Горько плача и призывая на помощь Амона, старик отвел меня в маленький подвал позади других, вход в который был заложен камнями, чтобы люди Роджу не смогли обнаружить его. Когда я осветил эту нору своим факелом, я увидел прикованного к стене человека в рваном сирийском одеянии; спина его была ободрана, а отощавшее брюхо повисло складками. Один глаз его был слеп, а другим он, моргая при свете факела, уставился на меня.
Он сказал:
— Ты ли это, мой господин Синухе? Да будет благословен день, когда ты пришел ко мне, но вели кузнецу поскорее освободить меня от этих оков. Принеси мне кувшин вина, чтобы я мог забыть о своих страданиях, и вели рабам вымыть меня и намазать отборными притираниями, ибо я привык к удобству и жизни в достатке, а эти острые камни стерли всю кожу с моего зада. Я также не возражаю против мягкого ложа и нескольких девственниц богини Иштар, дабы они убедились, что мое брюхо больше не мешает мне в радостях любви. Хотя, хочешь верь, хочешь нет, но за несколько дней я съел хлеба более чем на два миллиона дебенов.
— Капта, Капта! — вскричал я, падая на колени и обнимая его покусанные крысами плечи. — Ты неисправим! В Фивах мне сказали, что ты мертв, но я не хотел верить этому, ибо, по-моему, ты никогда не умрешь. И самое лучшее доказательство моей правоты — то, что я нашел тебя здесь, в подвале смерти, в добром здравии среди трупов, хотя те, кто погиб в цепях вокруг тебя, были более уважаемыми людьми и ублажали своих богов усерднее тебя. Я так рад найти тебя живым!
Капта отвечал:
— Ты все тот же тщеславный болтун, господин мой Синухе. Не говори мне о богах, ибо в моем несчастье я взывал ко всем богам, каких знаю, даже к вавилонским и хеттским, и ни один из них не пришел мне на помощь. Я проелся до нищенского состояния из-за этого скаредного стражника. Один лишь скарабей помог мне и привел тебя ко мне, ибо начальник этой крепости — сумасшедший и не понимает разумных слов. Он позволил своим людям ограбить меня и пытать самым ужасным образом, так что я ревел, как бык, на их колесе. Но скарабея я сохранил на свое счастье, ибо, поняв, что меня ожидает, я спрятал его в той части тела, которая оскорбительна для бога, но, возможно, понравилась скарабею, потому что он привел тебя ко мне. Только этим можно объяснить такую встречу.
Он показал мне скарабея, от которого все еще исходил дурной запах того места, куда его прятали. Я распорядился, чтобы кузнецы освободили его от оков, и затем отвел его в мои покои в крепости, так как он ослабел и его глаз отвык от света. По моему приказанию рабы омыли его, умастили мазями и одели в лучшие одежды, а я одолжил ему золотую цепь, браслеты и другие украшения, чтобы он мог выглядеть подобающим его званию образом. Его побрили и завили ему волосы. Тем временем он ел мясо, пил вино и рыгал от удовольствия. Но тюремный стражник плакал и горько жаловался за дверью, крича, что Капта должен ему два миллиона триста шестьдесят пять дебенов золота за спасение его жизни и кормежку в темнице. Он не хотел уступить ни одного дебена из этой суммы, утверждая, что ради Капта рисковал своей собственной жизнью и воровал для него пишу.
Я устал от громких криков и сказал, обращаясь к Капта:
— Хоремхеб находится в Газе уже более недели, а старик обманывал тебя. Ты не должен ему ничего. Я велю воинам выпороть его, а если понадобится, они отрубят ему голову, ибо он мошенник и многие погибли из-за него.
Но Капта был потрясен моими словами и ответил:
— Я человек чести! Купец должен выполнять свои обязательства, если хочет сохранить доброе имя. Знай я, что мне суждено остаться в живых, я бы, конечно, поторговался с ним. Но, чуя запах хлеба в его руке, я обещал ему все что он просил.
Я изумленно уставился на него.
— Ты ли эго, Капта? Я не могу в это поверить. Какое-то проклятье таится в камнях этой крепости, ибо всякий, кто остается в ее стенах, теряет разум. И ты тоже спятил. Неужели ты хочешь выплатить ему все что должен? И чем ты ему заплатишь? Сдается мне, что с тех пор, как пало царство Атона, ты так же беден, как и я.
Но Капта был пьян и ответил:
— Я благочестивый человек. Я чту богов и держу свое слово. Я намерен выплатить ему мой долг до последнего дебена, хотя, конечно, он должен дать мне время. В своей простоте он, без сомнения, довольствовался бы и парой дебенов, ибо никогда в жизни его руки не держали золота. Да он был бы вне себя от радости, получив лишь один дебен, но это не освобождает меня от обязательств. Не знаю, где я найду столько, поскольку я много потерял во время беспорядков в Фивах, бежав оттуда позорным образом и оставив все, что у меня было. Рабов убедили, что я предал их Амону, и они хотели меня убить. После этого я оказал большие услуги Хоремхебу в Мемфисе, но ненависть рабов настигла меня даже там. После этого я оказывал ему еще большие услуги в Сирии, ибо жил там как купец и продавал зерно и корм для лошадей хеттам. Я подсчитал, что Хоремхеб уже должен мне полмиллиона дебенов золота и даже больше, так как я вынужден был бежать в Газу по морю в очень маленькой лодке, рискуя жизнью. Хетты, как ты понимаешь, были вне себя от ярости, потому что их лошади заболели от корма, который я поставлял им. А в Газе я рисковал еще больше. Сумасшедший начальник посадил меня в темницу как сирийского шпиона и пытал меня на колесе, и, несомненно, моя шкура болталась бы сейчас на стене, если бы этот полоумный старик не спрятал меня и не поклялся, что я погиб в темнице. Вот поэтому я обязан вернуть ему долг.
Тут у меня открылись глаза, и я понял, что это Капта был лучшим осведомителем Хоремхеба в Сирии и его главным шпионом — разве тот бедный человек, который пришел ночью к шатру Хоремхеба, не прикрывал один глаз рукой в знак того, что его прислал одноглазый? Я понял, что никто другой не смог бы совершить такие чудеса, ибо в хитрости у Капта не было равных.
Я сказал ему:
— Что из того, что Хоремхеб должен тебе много золота? Тебе хорошо известно, что он никогда не платит долгов.
— Это так. Он жестокий и неблагодарный человек, даже более неблагодарный, чем этот сумасшедший начальник, которому я передавал зерно в запечатанных кувшинах. Хетты думали, что кувшины полны ядовитых змей, потому что в доказательство этого я разбил один из них и змеи закусали троих хеттских воинов до смерти. После этого хетты не испытывали желания открывать другие кувшины. Не имея возможности заплатить мне золотом, Хоремхеб назначит меня сборщиком портовых налогов и дани с захваченных городов. Он передаст мне всю торговлю сирийской солью и многими другими товарами и таким образом возместит мои затраты.