Наследник фараона
Шрифт:
После этой речи Капта начал нести чепуху и рыдать, уткнувшись головой мне в колени и с чувством обнимая их руками.
Взяв его за плечи, я толкнул его на место и сказал:
— Поистине не думаю, чтобы ты мог найти более подходящее и более надежное занятие для своей старости, и все же есть один пункт, которого я не понимаю. Если хозяин знает, что его таверна настолько прибыльна, и обладает секретом «крокодильего хвоста», отчего же он согласился продать ее тебе, а не владеет ею сам?
Капта укоризненно посмотрел на меня со слезой в своем единственном глазу и сказал:
— Разве я не говорил тысячу раз, что ты обладаешь особым даром отравлять всякую мою радость своим здравым смыслом, который горше Польши? Скажу, как он говорит, что мы были друзьями с самой юности, любили друг друга, как братья,
Я подумал немного и наконец сказал:
— Во всяком случае, Капта, я должен признать, что ты многого достиг за один день.
Он пропустил мимо ушей мою похвалу и ответил:
— Ты забыл, господин, что мы только вчера приехали. Но я и в самом деле действую быстро и энергично. Тебе это может показаться невероятным, но даже мой язык устал, так что даже заплетается от обыкновенного «крокодильего хвоста».
Мы поднялись, чтобы уйти, попрощались с хозяином, и Мерит подошла с нами к дверям; серебряные браслеты позвякивали на ее запястьях и лодыжках. В темноте у выхода я положил руку ей на бедро и почувствовал ее близость. Она решительно отодвинула мою руку и, оттолкнув меня от себя, сказала:
— Твое прикосновение может быть приятно мне, но я не хочу его, пока «крокодилий хвост» управляет твоими руками.
Смущенный, я поднял руки и посмотрел на них, и они очень живо напомнили мне лапы крокодила. Мы пошли к дому самым коротким путем, расстелили наши циновки и очень крепко спали этой ночью.
7
Так началась моя жизнь в бедном квартале Фив. Как и предсказал Капта, у меня было много пациентов, и денег я тратил больше, чем зарабатывал. Мне нужно было много дорогих лекарств, и не имело смысла лечить голодающих, если они не могли купить достаточно пищи и жира, чтобы восстановить силы. Подарки, которые я получал, были дешевыми, хотя они доставляли мне радость, а еще большей радостью было знать, что бедняки стали благословлять мое имя. Каждый вечер небо над Фивами озарялось огнями центральной части города. Я уставал после дневной работы и даже по ночам думал о страданиях моих пациентов. Я размышлял также и об Атоне — боге фараона.
Капта нанял старуху присматривать за домом — женщину, которая не беспокоила меня и которая, как показывало ее лицо, устала от жизни и от мужчин. Она хорошо стряпала и была спокойная. Стоя у порога, она не поносила бедняков за их дурной запах и не гнала их от меня бранью. Я скоро стал привыкать к ней, и она мне не мешала. Она была как тень, и я перестал ее замечать. Ее звали Мути.
Так шел месяц за месяцем. Волнение в Фивах усиливалось, и ничего не было слышно о возвращении Хоремхеба. Сады пожелтели от палящего солнца, и приближалась самая жаркая пора лета. Временами я жаждал разнообразия и шел с Капта в «Хвост крокодила», чтобы пошутить с Мерит и заглянуть в ее глаза, хотя она оставалась далекой мне и томила меня. Я прислушивался к разговорам других завсегдатаев и скоро обнаружил, что не для всякого в этом доме находилось место и кубок. Сюда допускали только избранных, и хотя иные из них промышляли ограблением могил или шантажом, они забывали о своем ремесле, приходя в таверну, и вели себя прилично. Я поверил Капта, когда он сказал мне, что в этом доме встречаются лишь такие люди, которые нужны друг другу. Ни один из них не был полезен мне, и здесь я тоже был чужим, хотя меня терпели и люди не сторонились меня, поскольку я был приятелем Капта.
Я многое услышал здесь; я слышал, как фараона проклинали и превозносили, однако его нового бога большей частью высмеивали. Но однажды вечером торговец благовониями пришел в таверну в изорванных одеждах и с посыпанной пеплом головой.
Он пришел утопить свое горе в «крокодильем хвосте» и закричал:
— Да будет проклят вовеки этот лжефараон, этот ублюдок, узурпатор, который делает все по прихоти к ущербу моего священного призвания! До сих пор я извлекал самую большую прибыль из сырья, которое получал из земли Пунт, и путешествия в Восточное море вовсе не были опасными. Каждое лето отправлялись корабли по торговым путям, и в течение следующего года по крайней мере два из десяти возвращались с небольшим запозданием. Так что я всегда мог точно оценить свои вклады и свою прибыль. А теперь? Видано ли большее безумие? Когда последний раз снаряжались корабли, фараон сам спустился в порт, чтобы произвести смотр флота. Он видел матросов, плачущих на борту кораблей, и их жен и детей, рыдающих на берегу и царапающих лица острыми камнями, как приличествует такому случаю, ибо хорошо известно, как много отплывает и как мало возвращается. Так было всегда со времен великой царицы. Тем не менее, верьте или нет, этот капризный мальчишка, этот проклятый фараон запретил судам плыть, чтобы ни один корабль не снаряжался в землю Пунт. Да спасет нас Амон! Каждый честный купец знает, что это значит. Это означает разорение бесчисленного количества людей, нищету и голод для жен и детей моряков. Примите во внимание состояния, вложенные в корабли и товарные склады, в стеклянные бусы и глиняные кувшины! Подумайте о египетских посредниках, которые должны теперь вечно томиться в соломенных лачугах земли Пунт, покинутые своими богами.
Только когда торговцу благовониями дали третью порцию «крокодильего хвоста», он немного успокоился.
После этого он поспешил извиниться за то, что в своем горе и негодовании выказал неуважение к фараону.
— Однако, — продолжал он, — я считаю, что царица Тайя, умная и проницательная женщина, должна бы лучше руководить своим сыном. Я думал, что жрец Эйе тоже разумный человек, но они все пытаются свергнуть Амона и не обуздывают безумного фараона. Бедный Амон! Мужчина обычно: берется за ум, когда разбивает с женщиной кувшин и женится, но эта Нефертити, царская супруга, думает только о своих нарядах и красках для лица. Верите или нет, но женщины во дворце теперь обводят глаза зеленой краской, похожей на малахит, и ходят в платьях, открытых от пупка до самого низу, на виду у мужчин.
Капта заинтересовался этим и сказал:
— Я никогда не видел такой моды ни в одной стране, хотя встречал множество любопытных вещей, особенно в отношении женских нарядов. Ты хочешь сказать, что женщины теперь расхаживают со срамными частями наружу и царица тоже?
Торговец благовониями обиделся и возразил:
— Я приличный человек, у меня есть жена и дети. Я не глядел ниже ее пупка и не считаю себя способным сделать что-нибудь столь непристойное.
Туг вмешалась Мерит, сердито говоря:
— Это твой собственный язык бесстыжий, а не новые летние наряды, которые так удивительно прохладны и отдают должное женской красоте, если только у женщины изящная фигура и пупок, не изуродованный неумелой повитухой. Ты можешь с полной безопасностью позволить своим глазам опускаться ниже, ибо под открытым платьем есть узкие набедренные повязки из тончайшего льна, которые не оскорбят ничьих глаз.
Торговец благовониями собрался было ответить на это, но третья порция «крокодильего хвоста» оказалась сильнее его языка. Поэтому он положил голову на руки и горько заплакал из-за платьев придворных женщин и над участью египтян, покинутых в земле Пунт.
Когда мы с Капта собрали уходить, я сказал Мерит у двери:
— Ты знаешь, что я одинок, твои глаза говорят мне, что ты тоже одинока. Я обдумал слова, которые ты однажды сказала мне, и верю, что иногда ложь может быть слаще правды для одинокого человека, чья первая весна миновала. Мне хотелось бы, чтобы ты носила такое же новое летнее платье, как те, о которых ты говорила, ибо ты хорошо сложена, у тебя длинные нош, и я думаю, что тебе нечего стыдиться твоего живота, если я пройдусь с тобой по улице Рамс.