Наследник Тавриды
Шрифт:
Поэт со свистом втягивал воздух.
— Если можно послать рапорт в стихах, то вызов и подавно.
Часов в пять пополудни, когда жара начала стихать, Александр Сергеевич, отмеряя шаг неизменной железной палкой, отправился гулять по бульвару. Справа шумело море, белые известняковые скалы обрывались вниз прямо от мостовой. Слева стеной вставали дома и новые казенные здания. Над лесами стучали мастерки, и воздух окрашивался клубами строительной пыли.
Навстречу поэту шел Казначеев под руку с княжной Волконской, которая кокетливо крутила кисейный зонтик. Саша млел и декламировал предмету страсти наспех заученные стихи Туманского:
Сижу в гареме, мой гарем — Темница: мрачен, душен, нем!В устах полковника они звучали комично, но Варвара Дмитриевна крепилась. Как вдруг правитель канцелярии заметил Пушкина. Помрачнел. Попросил спутницу извинить его. И, оставив девушку у деревянных, выкрашенных в синий цвет перил, приблизился к поэту.
— Александр Сергеевич, что я слышу?
Они раскланялись. На лице у Казначеева было написано возмущение.
— Где и когда граф оскорбил вас, чтобы вы позволили себе… Да полно, правда ли это?
Пушкин нахмурился.
— Что именно вы имеете в виду, любезный Александр Иванович?
— Подпись к портрету.
— Ах, это. — Поэт мазнул рукой по воздуху. — Припоминаю, я сказал экспромтом что-то нелестное об его сиятельстве. Я и не думал записывать. А доброжелатели уже разнесли!
— Помилуй бог, — опешил полковник. — Вы полагали, утаить такое?
— Я оскорблен и требую сатисфакции, — сухо возразил Пушкин, поднимая палку и как бы расчищая дорогу перед собой. — Считайте, что я сочинил вызов.
Дача Воронцовых в Гурзуфе.
Лиза так никогда и не узнала, как мужу стало известно об эпиграмме. Ей самой рассказала Ольга, которой проболтался Лев.
Гости вернулись из конного путешествия и отдыхали в имении Воронцовых в Гурзуфе. Когда-то белый дом с колоннадой на фоне Медведь-горы принадлежал Ришелье. Михаил купил его еще в Париже, польстившись на уговоры Дюка. Дача напоминала итальянские виллы Палладио. Ее окружал разросшийся сад с минаретами кипарисов. К морю террасами спускались цветники. Сразу по приезде из Одессы доставили массу документов. Тогда-то, видимо, и нашлись добрые люди… Михаил Семенович помрачнел.
Лиза сразу заметила перемену. Днем, при гостях, супруг был весел и любезен. Но вечером не разговаривал с ней, а ночью ушел в кабинет. Не выдержав, графиня босиком прошлепала за ним.
Две свечки горели на комоде. Михаил склонялся над старой шкатулкой для письменных принадлежностей. Что-то искал на дне. Наконец извлек оттуда некий предмет и долго, внимательно смотрел на него. Это был крупный перстень с плоским рубином. Камень рассекала глубокая царапина, почти трещина.
Услышав шелест шагов, Воронцов обернулся.
— Ступай спать.
Лиза набралась храбрости.
— Я знаю. Давай поговорим.
Его лицо, и без того бледное, приняло мертвенный оттенок, губы задрожали от гнева.
— Что это за перстень? — поспешно спросила женщина, чтобы что-нибудь спросить.
Михаил усилием воли взял себя в руки.
— Не стой босиком на полу.
Графиня повиновалась и устроилась с ногами в громадном, времен регентства, кресле, на подлокотник которого присел муж.
— Помнишь дуэль Орлова с Луниным? Так вот, поверишь ли, до этого Алексей Федорович никогда не стрелялся. — Михаил помедлил, давая удивлению стечь с лица жены, и добавил: — Я тоже.
Лиза вздрогнула и подняла на него блестящие в темноте глаза.
— Тебе это покажется странным, но, провоевав до тридцати с лишним лет, я и повода-то никогда не имел. Теперь вот…
Воронцов замолчал. Лиза взяла его за руку.
— В восемьсот восьмом товарищи почтили меня доверием, сделав чем-то вроде арбитра. Ко мне приходили противники, уже готовые выйти к барьеру. Очень редко не удавалось их примирить. Все-таки я сын дипломата, — он усмехнулся. — Но однажды у нас назревала тройная дуэль. Две пары согласились пожать друг другу руки. А мой друг Арсеньев… Он собирался жениться. Состоялась помолвка. Тут в Петербург приехал богатый поляк граф Хребтович и тоже посватался к девушке. Конечно, мать хотела, чтобы дочь выбрала человека со средствами. Арсеньев был беден. Словом, он вызвал Хребтовича. А мы с Мариным, его старые приятели, согласились быть секундантами.
Лиза гладила мужа по руке, потом прижалась щекой к его ладони и стала целовать кончики пальцев.
— Хребтович убил Арсеньева. По завещанию, ценные вещи достались товарищам. Этот перстень — мне. Я никогда не надевал его. А теперь хочу, чтобы был перед глазами. Однажды я уже совершил глупость.
У Лизы сжалось сердце. Она вдруг почувствовала свою вину. Пушкин ухаживал за ней. Им было весело вместе. По просьбе поэта она играла на рояле. Кто теперь скажет, что не ради него?
— Я в глупейшем положении, — вздохнул Михаил. — Генерал-губернаторы с коллежскими секретарями не стреляются. С другой стороны… согласна ты жить с мужчиной, честь которого запятнана?
— Я живу с отцом моих детей. Самым благородным человеком в мире.
Он наклонился и поцеловал ее в макушку.
— Я не буду дуэлировать. Но при таком темпераменте рано или поздно наш Байрон встретит бессовестного противника…
— Пусть это будешь не ты.
Одесса.
Парадная гостиная в Рено представляла собой зал с внутренней ротондой. Китайские вазы. Дорогие цветы. Окна, открытые в яблоневый сад. Тихая музыка с галереи. В смежной столовой куверты человек на шестьдесят. Графиня не могла себе позволить большой прием. Если бы не слово, данное мужу, она бы вообще никого не пригласила.
Утром 23 июля яхта «Утеха» пристала к одесскому молу. На ней находились только Лиза и Ольга Нарышкина. Михаил расхворался лихорадкой. Стоило жене угнездиться у его постели, как из Одессы пришло известие, что оба ребенка — Александрина и Семен — опять больны. Пришлось спешить назад.
К моменту приезда малыши уже поправлялись. Доктор Хатчинсон поднял тревогу скорее, чтобы не нести ответственности. Когда графиня вступила на порог дачи, опасность миновала. Но она приняла решение больше не рисковать. В Белой Церкви климат и суше, и здоровее… Перед отъездом муж велел непременно принять всех, кто захочет засвидетельствовать свое почтение.