Шрифт:
Ура! Мне двенадцать! Куча подарков от всех моих мам и пап!
Вчера успешно прошел экзамен на детскую непосредственность. С этого дня нужно заполнять кучу всяких анкет, намного больше обычного — нет ли сердцебиений, кошмарных снов, депрессии. Так предписал мой личный врач Макс. Вообще, много разных докторов интересуется мной — психологи, биологи, психофизики… Вот и пишу аккуратным почерком обо всем, что вижу. О родителях тоже нужно написать.
Да,
Эдгар — самый любимый мой папа. Он классный серфер. Каждый день прошедшего месяца брал меня к Океану, ловить Волну. Думаю, «Волна» надо писать именно так, с большой буквы, как он и произносит это слово. Здорово катиться на доске по заворачивающейся в рулет воде к жаркому берегу. Сначала получалось не очень, но папа Эдди терпеливо всему меня выучил. Он остался доволен, что я точно повторяю его движения.
После катания мы обычно заходили в пляжное кафе, отец заказывал себе коктейли, а мне — разрешенную детям газировку или чай. Я знаю, у него что-то не так с желудком, но он особо не беспокоится об этом, так как рассчитывает теперь на меня. Кстати, чтобы войти в систему Наследников и свести со мной знакомство, он продал большую часть своего бизнеса. Четкий папа. Эдди покручивает в руке бокал со своим жгучим взрослым напитком, делает глоток за глотком, счастливо жмурится и улыбается: «Скоро, Дин, сынок, ты тоже поймешь, как это вкусно».
Папа Дак. Ему за восемьдесят, но очень бодрый. Он тоже почему-то уверен во мне, как в самом себе. Считает, что мне необыкновенно с ним повезло.
Мы уже побывали пять раз на собираемом им совете директоров корпорации. После заседания Дак давал мне посидеть в его кресле с высокой спинкой, за огромным столом. Вообще-то ничего интересного. Директора все скучные, разговаривают будто бы одними цифрами. И еда так себе — бесконечная яичница с беконом, тосты, апельсиновый сок и теплое молоко.
Еще Дак показывал мне карту мира, на ней стрелки, флажки и цифры. Сказал: все это обязательно будет наше. Мое. Точней, наверное, его. Запутался, короче. Но, кажется, все же Дак меня по-своему любит.
Я не решил, хочу ли быть таким, как Дак, такое вот унылое богатство меня особенно не привлекает. Лучше иметь среднюю фирму по изготовлению интересных вещей — аквалангов, гидрокостюмов, масок с трубками, но при этом сколько хочешь кататься на серфе, без скучных директоров и стерилизованного молока.
Мама Линда. Она вся фирменная. Вся, от супермодных туфель до шляпки от-кутюр. Выглядит на тридцать, но Макс намекнул, что ей за семьдесят. У нее огромная, как автобус, комната с одеждой. Она даже уговорила меня однажды примерить костюм девчонки. Наверное, сохранила его в морозильнике с тех времен, когда носила сама.
Накрасила мне губы и подвела брови тушью. Примеряла, особо не стесняясь моего присутствия, мужские штаны, костюмы, куртки. Вставала рядом, приобнимала, смотрела в широкое зеркало и, запрокинув голову, долго хохотала.
Папа Эрвин. Он, конечно, не катается на серфе, но зато мастер всего! Своя фирма по производству человекообразных молодцов, помогающих пожилым обслуживать себя. И другие у них бывают дела — сражаться с людьми, работать под водой, чинить буровые вышки, и все такое. У него, кстати, полно заказов на личные аватары.
— Надень вот это, сынок, — Эрвин поднес ко мне шапку с зеркальными очками, потом долго кашлял и продолжил: — Стандартный, мягкий, удобный шлем аватара, гордость фирмы. Сейчас ты станешь сильным, стойким, почти бессмертным. Хочешь быть наследником всего этого?
Я ответил в том смысле, что в интернате нас почти ничему не учили, запрещали помнить что-то слишком долго, редко разрешали смотреть телек, чтобы не забивать мозги ерундой. Вообще-то я считаюсь там умным, хотя и не слишком, а то бы меня забраковали. Короче, я мало что понимаю.
— Потребуется еще это, — Эрвин сунул мои ноги в колкие ботинки, на руки натянул перчатки с присосками, тотчас прилипшими к коже. — Картинка пошла? Это вид от аватара. Теперь ты можешь заставить свое воплощение двигаться, делать все то, что тебе нравится.
Я повел рукой, пошевелил ногой — в соседней комнате что-то зажужжало, изображение дернулось, поднялось и поплыло.
— Молодец, сынок! Иди сюда!
Я быстро сообразил, что к чему, и, толкнув пластмассовой рукой робота дверь, ввалился в нашу комнату.
— Можешь переключиться на другой аватар, — предложил папа, прокашлявшись в очередной раз. — Прогуляешься по краю Ниагары?
Я увидел новое изображение, еще более объемное и четкое, чем минуту назад. Ревущая косматая вода, под ногами пропасть глубиной в милю, за полосатой железной решеткой — равнодушно глядящие на меня туристы.
По мостику через водопад ходили туда-сюда подобные мне пластмассовые увальни, порой наклоняясь и всматриваясь в глубину.
— И ты так сможешь, Дин, — подзадорил отец. — Хочешь прыгнуть вниз? Давай! Для тебя не жалко самой продвинутой модели.
Я, чуть поколебавшись, шагнул в пропасть. Изображение замелькало — край обрыва, небо, вода. Все зарябило и схлопнулось в точку. По спине пробежали мурашки, я вздохнул, встряхнулся и пришел в себя.
Я снял шлем, подошел к столу и выпил воды.
— Понравилось?
— Да.
Папа снова зашелся кашлем, нырнул под занавеску глотать медицинский кислород.
Мы еще стреляли в тире из духового ружья, посещали аквапарки с подобием Волны, детские рестораны, где поедали на спор чудесные торты, еще Диснейленд и огромный завод по производству всяких разных шагающих железок.
Мама Софи. В библиотеке этой моей мамы, наверное, десять миллионов книг. Постоянно курит в кресле-каталке и руководит сотрудниками по телефону. Разговаривала со мной немного. Наверно, хотела дать мне свободу — чтобы я только по своей воле рассматривал ее книги, фотографии, наливал чай, отдавал распоряжения поварам и прочей прислуге, возился с ее собаками.