Наследники Демиурга
Шрифт:
Всю ночь беспокойно ворочавшемуся на своем диванчике Сотникову-младшему снился только что порожденный им в муках Мансур (как его, интересно, по батюшке-то?) Рахимбеков.
Кадавр [3] имел еще зыбкие, текучие черты лица и почему-то пребывал в одних темных очках и белоснежном пиджаке, распахнутом на заросшем курчавой, черной и блестящей, просто вороной растительностью выпуклом брюшке. На лацкане пиджака, рядом с невразумительным блестящим значком, сияла бляшка, похожая на виденную в каком-то французском фильме розетку Ордена Почетного Легиона. Только не красного, а зеленого цвета.
3
Кадавр – оживший неодушевленный предмет. В старых легендах есть упоминания об оживающих статуях, бюстах, идолах, портретах, чучелах.
Кошмарное создание почему-то кровожадно подступало к своему «родителю» с зажатым в кулаке дедовским кинжалом. Кинжал, в противовес ко всему остальному, был фантастически реален, весь покрыт затейливой чеканной насечкой, различимой во всех мельчайших подробностях… Слава богу, снайперскую винтовку с прикладом, изукрашенным серебряными гвоздиками, маячившую прямо в воздухе позади него, кавалер Ордена Полумесяца приберегал на потом.
Из-за плеча полураздетого монстра выглядывали уже настолько фантасмагорические личности, что сон, не задерживаясь в стадии триллера, сползал в совершеннейший кошмар.
Черты проклятого Мансура только-только начали складываться во что-то более или менее осмысленное, но было уже поздно. Зажав Владислава в каком-то тупике промышленного вида (не то излюбленный голливудскими киношниками заброшенный завод, не то вполне русская заводская свалка), персонаж, кровожадно ухмыляясь ежесекундно меняющимися губами: то плотоядно-пухлыми, то змеино-тонкими, поднес холодное лезвие кинжала к горлу своего создателя. Последним, что увидел Владислав, были потрясающей красоты женские полураскрытые губы на одутловатом небритом лице, губы полные и свежие, обнажавшие желтые и кривые, прокуренные насквозь зубы…
– Владик, проснись! – Встревоженный не на шутку отец, видимо прикативший свое кресло на крик, тряс слабой рукой сына за плечо. – Проснись! Приснилось чего?
Ночной дождь давно кончился, и за посветлевшим окном вовсю прочищали горлышки повеселевшие пичуги. На стенных часах, мерно посверкивающих в своем темном футляре латунным маятником, было только половина шестого, но спать, когда в Стране Песочного Человека бродят такие уроды, да еще с обнаженным холодным оружием – простите покорно, нет никакого желания!..
Пока, кое-как успокоив разволновавшегося старика и заодно выполнив на пару часов раньше все неизбежные и неприятные утренние обязанности, Владислав приводил себя в порядок, ставил чайник, словом занимался рутинными и незаметными, как сердцебиение, делами, стрелки перевалили половину седьмого. Снова ложиться было уже бессмысленно, и Сотников-младший задумчиво остановил свой взгляд на телефоне. Наверняка Иринка уже встала – ей к полдевятого в поликлинику, а добираться туда на метро чуть ли не через половину Москвы.
«А если и не встала – как-нибудь отбрешусь, не впервой! – решил Владислав, уже вращая тугой диск старинного аппарата, чтобы набрать знакомый номер. – Что мне, до обеда неизвестностью мучиться, что ли?»
Ирина сняла трубку сразу, будто сидела над аппаратом в ожидании звонка. И голос у нее был такой звонкий и жизнерадостный, что Владислав даже ощутил некоторое раздражение: он тут, понимаешь, волнуется, не спит, а она там щебечет, как канарейка… Хорошо, когда тебе всего тридцать два!
Чисто информационный звонок в обычной для Ирки манере (правда, когда она не после ночного дежурства) едва не перетек по давно накатанной колее чуть ли не в сеанс секса по телефону. Прерывать такое было жалко, но продолжать волнующую беседу Сотников-младший был не в настроении и, скомкав разговор задолго до кульминации, попрощался до пятничного вечера, на который была назначена очередная встреча «при свечах».
Ирина Евгеньевна Ледницкая, врач-терапевт одной из ведомственных поликлиник, весьма привлекательная, если не сказать большего, особа, вот уже второй год являлась единственным (ну почти, почти единственным) утешением в безрадостной холостяцкой жизни начинающего писателя. Как уже упоминалось выше, была она тридцати двух лет от роду, длинноногой натуральной блондинкой (кто-кто, а Владислав не раз имел возможность убедиться в этом воочию) с огромными, небесно-голубыми глазами и капризным чувственным ртом, правда, чуть большеватым (совсем чуточку) для ее узкого породистого лица. Рассказывать о том, где и при каких обстоятельствах они познакомились, сколько трудов приложил Владислав, чтобы завоевать сердце (и все остальное в придачу, естественно) неприступной «Снежной Королевы», значит отклониться далеко в сторону от генеральной линии, выбранной нами в этом повествовании, поэтому скромно умолчим… Сильно ли любил Сотников-младший Ирину? Довольно сложный вопрос…
Итак, трагедия и детектив «в одном флаконе», как это зачастую и случается в жизни, обыденно текущей вокруг и сквозь нас, не состоялась – все ночные мучения оказались совершенно напрасными. Так, излишняя мнительность стареющего, практически одинокого мужчины.
Будоражить Светку, любившую, насколько он помнил, поваляться в постели часиков эдак до одиннадцати (ее персональный, домашний так сказать, абрек работой супругу не очень утруждал), Владислав не стал: случись что с Сашкой, она сама подняла бы бывшего мужа на ноги, хоть в три часа ночи. Что-что, а делиться своими проблемами бывшая супружница просто обожала. Похоже, она искренне полагала, что после всей той нервотрепки, которую обрушила на мужа, требуя в свое время безотлагательного развода, разлучая с единственным сыном, выживая его из двухкомнатного гнездышка, отсуживая всяческое барахло, может рассчитывать на вполне близкие, дружеские и чуть ли не задушевные отношения. Тем более, если что-то касалось его сына: обновки, роликовые коньки ко дню рождения, путевки на летние каникулы, похищение… Тьфу-тьфу-тьфу! «Ну ты, Сотников, совсем спятил!» – раздался в ушах явственный Светкин голос.
– Вла-а-а-дик! – развеял кошмар протяжный зов из стариковской спальни.
Каждодневная карусель завертелась по новому кругу.
День опять явно не задавался с самого начала. Старик непонятно почему раскапризничался, наотрез отказался пить диетическое какао и потребовал сварить ему кофе. Настоящий кофе, чтобы из зерен! Это при его-то гипертонии, стенокардии и прочих медицинских «иях»!
– Папа, – безуспешно пробовал урезонить разошедшегося Георгия Владимировича Владислав. – Я тебе на это отвечу, как один из маршалов отвечал Наполеону на его вопрос о том, почему капитулировала какая-то там крепость: «Есть восемнадцать причин этого, Ваше Величество, а первая из них – не было пороха…» Так вот: как раз пороха, то бишь кофе, у нас нет. Не держим-с…
Сотников-старший надулся, словно индюк, и начал сопеть:
– Не лги мне, Владислав! – Как всегда от волнения, на бледных щеках старика выступили нездорово-малиновые пятна, а кончик носа, наоборот, побелел так, что на коже, как на фотобумаге, проявились все, обычно незаметные, склеротические жилки. – Я же отлично знаю, что когда ты завтракаешь один, без меня, то всегда пьешь кофе! Разве я…
Отец, конечно, был прав: Владислав жить не мог без кофе поутру, но это же был не настоящий кофе! Тривиальный растворимый суррогат!