Наследники Фауста
Шрифт:
– Чем это вы заняты, почтенные?
– вопрос, заданный громко и властно, заставил стражников оглянуться.
– Ведьму взяли, господин!
– Стражник по имени Руди отвечал уважительно.
– И вот тоже - отродье ее, что ли.
Мать и дочь в эту минуту как никогда походили друг на дружку: страх стер и красоту, и возраст, и глаза обеих были одинаково черными и блестящими. Янка теперь узнала меня, но не кивнула, не подала знака.
– Они говорят по-польски, - заметил господин Вагнер.
– Вот в этом-то все и дело!
– с сердцем воскликнул Руди.
–
– Так ее подослали или она бежала?
– не удержался господин Вагнер. Руди сдвинул шапку, чтобы почесать в затылке.
– Это я не знаю. Но суть та, что паписты от нее избавились, а мы здесь тоже не потерпим порчи и ведовства. Они думают, что у христиан не найдется на них управы, что ихний хозяин их, значит, защитит, так не бывать же этому позору.
– Весьма разумно и справедливо, - согласился господин Вагнер.
– А теперь могу ли я узнать, какие прямые и косвенные улики изобличают эту женщину?
– Чего?
– Как вы узнали, что она ведьма?
– Как узнали?
– Руди начал злиться.
– Да какого рожна… Шли бы вы, господин, по своим делам… (Второй стражник якобы незаметно пихнул его в бок.) Да вы сами-то кто такой?!
– Я - профессор университета, доктор богословия и химии и сведущий в элементах, (моргающие стражники, вероятно, дожидались имени, но им пришлось удовольствоваться длинной цепочкой разнообразных званий), а ваше дело, мерзавцы, - хватать преступников, а не честных женщин! Что с того, что она говорит по-польски? Все их королевство говорит по-польски, так что же, они все колдуны?! Отвечайте, ослы небитые!
– Да не. Она же та самая… Ее и зовут Тереза, все подтвердили, и сама созналась!
– Что дальше?!
– Никогда бы не подумала, что мой хозяин, не умеющий приказать собственной служанке, способен так орать.
– Не вижу, почему бы доброй женщине не носить христианского имени! Не скажешь ли чего поумнее, парень?
«Парень» (одних примерно лет с господином профессором) утер вспотевший лоб и переглянулся с товарищем.
– Да вот мешок у нее отобрали!
– тут же сказал второй стражник, тараща светлые честные глаза.
– С травами!
– С травами? Отлично.
– Взяв мешок у солдата, господин Вагнер раздернул завязки и небрежно вытащил горсть корешков, в которых я признала торментиллу - средство против чумы, затем пучок мелкой травы с сероватыми листьями.
– Травы, Господи, Твоя воля! Да таких трав тебе твоя жена под окном надергает! Что ж, ты у нее нашел яды? Любовные зелья? Или иные недозволенные снадобья? Или, может быть, слышал, как она произносит колдовские наговоры?
– Да я-то насчет трав несведущ, - Руди опасливо заглянул в мешок.
– А насчет наговоров - как поймешь, она же все непонятное говорит! А только…
– Итак, вернулись к отправной точке: всякий чужеземец в германской земле становится колдуном, и только потому, что доблестная стража не понимает его слов! Я спрашиваю: для того ли вам дана власть,
– Рассеянным движением он протянул мешок Терезе, как бы невзначай отгородив ее от стражников. Та вдруг начала говорить, хватая спасителя за рукав куртки. Она пыталась изъясняться по-немецки, но спотыкалась на каждом слове и выговаривала так нечисто, что совсем ничего нельзя было понять. Сведя брови, господин Вагнер поглядел в ее лихорадочные глаза.
– Проше пани?…
Тереза торопливо заговорила на своем языке. Господин Вагнер слушал, кивая, и лицо его прояснялось. Я благоговейно взирала на него. Ну конечно, год в Кракове, и все же…
– Час от часу не легче. Вы, собачьи дети, знаете ли, кого схватили? Благочестивую женщину, которая пешком пришла в наш город, чтобы услышать слово истинной веры!
– Это правда!
– вскричала я.
– Мы шли вместе, и двадцать человек могут это подтвердить!
– Ага, так мы здесь видим не просто излишнее усердие в борьбе с ведовством… - зловеще протянул господин Вагнер. Лица доблестных стражей являли собой исключительно занятное зрелище: негодование на досадную помеху сменялось тупым опасением.
– Право, хотелось бы знать, действительно ли вы добрые протестанты, и не скрывается ли за вашим рвением нечто иное. Однако же будет лучше, если эти вопросы буду задавать не я, но тот, кто выше меня. Куда вы направлялись, почтенные?
– В тюр… в тюрьму, - пробормотал Руди, глупо озираясь.
– Да я же… да мы… мы не сами, господин!
– Мы не сами, - подтвердил второй.
– А, вот и добрались до наветчика! Кто он?
– Георгий Мартин из Лейпцига.
– Звук этого имени, казалось, придал стражникам отваги. У господина профессора сделалось такое лицо, будто он с разбегу налетел на стену.
– Георгий Мартин? Новый Иоанн, Секира Господня? Он здесь?
– Да, на постоялом дворе. Третий день проповедует, - важно ответствовал Руди.
– Вот он и сказал: ведьма она. И перстом указал.
– Я преклоняюсь перед истиной, воплощенной в сем муже, - сказал господин Вагнер, - но боюсь, что его ввели в заблуждение. Ответьте, знал ли он, что эта женщина пришла слушать доктора Лютера?
– Наверное…
– А может, и не знал? Он правду видит, да… да вдруг ему наврали?
– По всей очевидности, Руди совершенно не хотел отвечать на вопросы тех, кто выше, и, упаси Господи, оказаться причтенным к гонителям веры.
– Если желаете, господин, вернемся туда, на двор, то есть, где мы ее взяли, спросим у людей… Может, он и сам вам скажет…
– Пусть будет так. Далеко ли идти?
– Не, это тут же, в пол-переулке.
– Руди сделал движение, будто собирался схватить Терезу за локоть, но оглянулся на ученого господина и только мотнул головой: пошла, мол.
И пошли: стражники и женщина впереди, за ними босая Янка, одинаково боящаяся приблизиться к матери и к нам, и мы позади. Господин Вагнер беззвучно шевелил губами, пальцы его дрожали. Боже небесный, во что я его втянула?
– Кто этот… Георгий?
– шепотом спросила я.