Наследники легенд
Шрифт:
Авелия успела искупаться и постирать рубашку, а теперь напялила ее на голое тело и ходила туда-сюда по бережку, ожидая, пока одежда высохнет под еще теплыми лучами клонившегося к закату солнца. Притаившемуся в тростнике парню стало неловко. Снова вышло, что он за ней шпионит, а дело ведь обычное – видела речку на карте, решила окунуться. Да, не нравилась ему эта девица, но неприязнь не оправдывала того, что он, как какой-то извращенец, подсматривает, как она вышагивает у воды в едва достающей до середины тощих бедер рубахе, мокрой и просвечивающей. Нужно было уходить. Пусть себе сохнет, прохаживается тут и бормочет под нос
Медальон! Отступивший уже назад маг резко остановился. Бедная-несчастная сиротка из охотничьего поселка – владелица изящной серебряной побрякушки? Уж не из-за этой ли штуки он не высыпается и мучается головной болью с того самого дня, как встретил эту особу на дороге?
– Как водичка? – вышел он на берег у нее за спиной.
Девушка замерла, но всего лишь на миг.
– Теплая, – сообщила равнодушным тоном не обернувшись.
– В бане теплее была бы. Что не дождалась?
– Ждать не люблю.
– Понимаю. Сам такой.
Сэл думал, что она повернется и он сумеет получше рассмотреть висевшее у нее на шее украшение, но Вель по-прежнему стояла к нему спиной. А когда он сам обошел ее, медальона не увидел – успела спрятать под рубашку, но влажная ткань, облепившая тело, выдавала его очертания.
– На что пялишься, птичка?
– На цацку твою… Больше не на что.
Буревестник перехватил замахнувшуюся на него ладонь. Затем и вторую. Но оборотни намного сильнее обычных людей, и эта девчонка в драке могла справиться, наверное, и с великаном Тикотой. Пришлось задействовать дар, чтобы хоть немного ее угомонить. Пальцами одной руки удалось сдавить оба ее запястья, а второй – поддеть цепочку и вытащить из-за ворота медальон.
– Эльфийское серебро? – уточнил он едко.
– Я не ношу серебра, – прорычала Вель. – Не люблю.
Сказки, что оборотни не переносят серебра, но это был совсем другой металл, и наверняка недорогой. Пожалуй, девчонка из небогатой семьи могла позволить себе такое украшение.
– Все равно штучка эльфийская. Листики вот, руны.
– Р-руны! – Она клацнула зубами, показав клыки. – Это местный язык, саальге. На нем говорят не только эльфы.
– И что же тут написано?
– Что ты придурок!
Он сам не понял, на что нажал, но крышка медальона со щелчком откинулась, открывая взгляду лаковую миниатюру – портрет женщины, матери или бабушки злобно сопящей девчонки. Семейное сходство угадывалось, несмотря на то что портрет, как и сам медальон, не был мастерским шедевром, а был именно тем, чем и должен быть – простенькой безделушкой, как раз по карману среднему саатарскому обывателю.
Глупо вышло. Сэл отпустил руки девушки, и, едва освободившись, Вель с размаху ударила его по щеке. Ладно бы ладонью, пощечину он стерпел бы и, возможно, даже согласился бы с тем, что она заслуженна. Но по лицу, раздирая кожу, прошлись острые когти. Боль была настолько сильной, что он вскрикнул и зажмурился.
А когда зажал кровоточившие царапины платком и огляделся, Авелии на берегу уже не было.
Ругая себя и проклиная хорову оборотниху, Сэллер вернулся в деревню, добрался до гостиницы, спешно миновал общий зал, в котором уже накрывали к ужину, и поднялся в комнату, где поселили их с братом. Най лежал на кровати и смотрел в розовый от лучей закатного солнца потолок. На Сэллера взглянул мельком и тут же отвернулся, не заметив прижатого к щеке окровавленного платка.
Буревестник одной рукой порылся в сумке, вынул чехол с бритвенными принадлежностями и извлек оттуда маленькое зеркальце. С опаской оторвал от лица ткань и отшатнулся – от здорового глаза и почти до подбородка тянулись багровые борозды. Бездна! Говорили, что следы от зубов и когтей оборотня остаются на всю жизнь.
Достав флакон с одеколоном, плеснул его на чистый платок и приложил к щеке. Кожу обожгло так, что выть хотелось, а Най, почувствовавший запах, с мрачной усмешкой поинтересовался:
– На свидание собираешься?
– Только оттуда, – стиснув зубы выдавил Сэл.
Брат сел на постели и с непониманием уставился на его изуродованное лицо.
– Где это… Кто?
– Вель твоя ненаглядная!
Хвала богам, царапины начали затягиваться. Но если у самого не получится, придется Галлу просить, а ему этого не хотелось. Начнутся расспросы, и в итоге он же окажется виноватым.
У Ная тоже появились вопросы, и Сэллер не таясь все ему рассказал. И о том, что ему показалось странным, что девчонка сбежала за ограду, и о том, что заподозрил в ней шпионку Аэрталь, увидев медальон с рунами.
– Вель? Шпионка? Еще и эльфийская? Извини, братишка, но я думал, ты умнее. Она же оборотень! Эльфы терпеть их не могут.
– Отличное прикрытие, – парировал Сэл. – Никто не заподозрит. И не все эльфы относятся к оборотням одинаково.
– Возможно. Но Вель относится одинаково ко всем эльфам.
Комната уже погрузилась в сумерки, и Буревестнику пришлось создать искусственную подсветку, чтобы оценить результаты собственного целитетельства. Эта сторона дара давалась хуже, чем привычные стихийные заклинания, но сегодня он сделал все верно. Остались только тонкие белые полосы на загорелой коже, еще немного – исчезнут и они.
– Помнишь, ты спрашивал про защиту, которую я сделал Авелии? – негромко продолжил Най. – Мол, к чему она, если все знают? Так вот – от эльфов хотел ее закрыть. Попалась она им осенью. Ушли в дозор вдвоем с Гаем – был у нас такой следопыт – и встретили отряд лар’элланских лучников. Те их обступили, а какой-то хмырь ушастый, главный у них, говорит: ты, мол, парень, иди себе, а девчонку я забираю. И что бы Гай им сделал? Ничего. Возвратился один, рассказал, как было. Мы думали, Вель уже не увидим. Слухи ведь всякие ходят: и про зверинцы в Лесу, где таких, как она, держат, и про… Разное, в общем, болтают… А она вернулась через длань. То ли сбежала, то ли они сами ее отпустили. Что было, так никому и не рассказала. Знаю только, что плакала она тогда все время. Заберется куда-нибудь, где думает, ее никто не увидит, ревет и повторяет: «Ненавижу эльфов, ненавижу эльфов». А ты говоришь, шпионка.
– Н-да, – Сэл потер полностью заживленную щеку, – грустно. Но вернулась же – живая, невредимая.
– Живая. А вот про невредимую не скажу. Трудно определить, когда на ней шрамов не остается.
Сэллер не любил обижать людей, тем более незаслуженно. Но даже после рассказа Ная виноватым перед Авелией себя не чувствовал. И совсем не из-за того, что девчонка по-своему уже отомстила, разодрав ему лицо. Что-то с ней было не так. Определенно.
– В общем, не лезь к ней со своими дурацкими подозрениями, – подвел итог Найар. – Она хорошая.