Наследники (Путь в архипелаге)
Шрифт:
— А зачем? — третий раз спросил Егор и поднял глаза. Спокойные такие глаза. Симпатичный такой паренек Егор Петров.
— Тогда для чего ты приехал? — тихо сказал Михаил.
— Я-то? Уточнить.
— Что именно?
— Как что… Правда ли, что мой папочка — не совсем папочка… Вернее — совсем не папочка.
— И… все?
— А что еще?
— Да-а… — сказал Михаил. И ощутил ту же потерянность, как в конце беседы с Алиной.
Егор снисходительно вздохнул:
— Давай уточним и другое. Ты чего хотел? Младшего родственника,
— Дурак ты, — безнадежно сказал Михаил.
— Ну, конечно. Все, кто не приемлют милицейскую мораль, — дураки, — четко произнес Егор.
— А у тебя какая мораль?
— Заканчивай мысль. Скажи, что у меня никакой морали.
— Егор, зачем мы так? — Михаил проговорил это с ощущением, что стучится в дверь, хотя знает, что в запертой комнате никого нет. — Встретились, и будто враги…
— Почему враги? Я к тебе ничего не имею. — Егор встал. — Пойду. Надо еще перекусить до отъезда. Тут какое-то кафе недалеко, с самообслуживанием.
— Постой! — Михаил схватился за соломинку. — Я тебя провожу до вокзала. — И подумал: «Сейчас скажет — зачем?»
Но Егор только молча прошелся глазами по его шинели.
— Ты сиди и обедай, а я заскочу домой, переоденусь, — предложил Михаил. — Это всего полчаса. Надеюсь, не исчезнешь?
— Я не клиент вашего детприемника. Не исчезну.
Интересно, что Егор не возражал, когда Михаил купил билет и сказал, что они поедут вместе. Только пожал плечами:
— Туда и обратно — потеряешь полсуток. Неужели охота?
И вот теперь они сидели в пустом вагоне. И несмотря на все недавние разговоры, Михаил опять думал, что, может быть, не все еще потеряно. Может, приоткроется что-то в этом мальчишке. Если зацепить какую-то струнку, найти нужные слова… Но слов не находилось, и Михаил спросил:
— Пообедал-то нормально?
— Сэнк ю, май сэржант. В соответствии с режимом.
— Скотина ты все-таки, — вздохнул Михаил (вот тебе и «нужные слова»).
— Еще раз благодарю… А почему ты заявил матери, что я обязательно попаду в милицию?
Это был не тот разговор, но хоть какая-то зацепка.
— Объяснить подробно?
— Лучше коротко. Но понятно.
— Постараюсь… Тебе наплевать на людей. Судя по всему — на всех наплевать, кроме своих дружков. А может, и на них…
— Может быть, — вставил Егор.
— Значит, тебе наплевать на законы, по которым люди живут, общаются между собой… Наверно, я коряво выражаюсь…
— Ничего, я улавливаю.
— Ну вот. А раз тебе на них наплевать, ты в любой момент можешь их нарушить.
— Не такой уж я дурак.
— Конечно. Ты знаешь, что нарушать закон — себе дороже. Остап Бендер тоже чтил Уголовный кодекс… Но тебя держит в рамках не совесть, не боязнь кого-то обидеть, а один страх. Точнее, благоразумие (это не так обидно)… Когда этот… это благоразумие однажды не сработает, когда тебе
— Так… — Егор сел поудобнее. — Теперь развей мысль, что я эгоист.
— Ты что, сам этого не знал?
— Знал, знал… Ну, давай дальше: как «гремят» эгоисты.
— Такие, как ты? Или вообще?
— Вообще. В мировом масштабе.
— Очень просто! — Михаил почувствовал, что заводится, но подумал: плевать. — Ощущения эгоиста какие? «Я — пуп Земли. Остальные — это мое окружение. Питательная среда, из которой я, чтобы благополучно существовать, должен тянуть соки». И тянет. Жулик тянет из карманов, грабитель «трясет» сберкассы… А есть не жулики и не грабители. Вроде бы… Они благопристойны и даже занимают посты. Но главное для них — не работать, а хапать. Причем часто работают неплохо — чтобы лучше хапать. Чтобы иметь … И вот отсюда — приписки к планам, фальшивые премии, махинации с квартирами, машины без очереди…
— Как я понимаю, ты имеешь в виду папочку?
— Твоего? — искренне удивился Михаил. — Вовсе нет. Я даже толком не знаю, кто он… Тебе видней.
— Угу… Ну, а дальше?
— Что? А!.. Дальше — одинаково. Рано или поздно — свидание со следователем. И полная душевная трагедия. Даже если не гремят за проволоку, а просто летят с поста. Потому, что без высокой должности и без возможности копить дальше не видят смысла жизни.
— Это ты мне обещаешь такое будущее?
— А почему бы и нет… Мальчик с «Плэйером».
— Ну-ну, поговори теперь о вещизме, — сказал Егор. — О том, что джинсы и магнитофоны — это плохо и что нечего гордиться иностранными наклейками на заднице, это, мол, не орден. И что заграничные штаны такие сопляки, как я, покупают на папины деньги, а не на заработанные. Или химичат на барахолке. А гордиться надо честно заработанным, тогда ощутишь полное счастье. Ага?
— Подкованный товарищ, — скучным голосом вставил Михаил.
— …И скажи еще, что вообще не в вещах счастье, а в творческом труде на благо человечества. И что вещи — это тьфу, а есть вечные ценности. Например, музыка Моцарта, поэзия Пушкина, красота родных просторов и ощущение этого… своей нужности людям. Это наша Классная Роза вещает на собраниях постоянно. А потом мамаши из родительского комитета скидываются для нее по праздникам то на импортную кофточку, то на…
— Не знаю насчет вашей Розы, — устало перебил Михаил. — И насчет твоей нужности людям… Это у кого как получится. Но Пушкин-то действительно есть, от этого никуда не денешься.
— А зачем он нужен? Чтобы цитировать «Я помню чудное мгновенье»? И ахать: какая бессмертная поэзия? А меня вот не трогает это «мгновенье». Сто раз читал — и ничего не шелохнулось. Ну, я понимаю, я не дорос…
— Да ты не до Пушкина не дорос, а вообще до человека… Чтобы эти стихи понимать, надо кого-то любить. По-настоящему.