Наследники Тимура
Шрифт:
— Ну уж это она слишком! «Спасла»! — усмехнулась Аня.
— Подушку тебе вышивает в подарок, — добавила Тося. — Кажется, уж третью пробует — всё не нравится. Вчера до двух ночи сидела.
— До двух ночи! — всплеснула Аня руками. — Вот сумасшедшая! Опять с ней что-нибудь приключится. Вы бы хоть отговорили ее.
— Отговоришь, как же! Она ведь псих!
— Нет, она одинока, — сказала Аня и вздохнула в раздумье. — Это очень плохо. Мы ведь про нее ничего толком не знали. А что нам известно о других девочках? Как они живут? Что делают? Чем занимаются? Только в школе
— Это верно, — согласилась Тося. — А что делать?
— Ну, не знаю… Можем же мы встречаться и без школы…
— Стойте! Подождите! — захлопала радостно в ладоши Наташка. — Я придумала. Надо организовать кружок на дому, такой, чтоб всем девочкам было интересно, и встречаться, ну раза два в неделю, у кого побольше квартира.
— Мо-жет быть… — протянула Аня задумчиво, — Надо подумать.
— Надо подумать! — согласились с ней Тося и Наташка.
Девочки остались у Ани смотреть по телевизору кинохронику. Когда передача окончилась, Аня не могла вспомнить почти ни одного кадра. Занятая своими думами, она совсем не следила за экраном. Сегодня из Дворца пионеров ее никто не провожал. Она не видела ни Буданцева, ни его друга — музыканта. Гасан тоже не появлялся. По совету Буданцева, она ходила на занятия с портфелем. Видно, игра закончилась. Надо рассказать подругам — не догадаются ли они, в чем тут дело.
Ника уже спал. Мама в соседней комнате писала какие-то отчеты. Зазвонил телефон. Аня выбежала в переднюю и сняла трубку.
— Алло!
— Это Аня Баранова? — спросил размеренно спокойный голос.
— Да, это я…
— Говорит Буданцев. Такое дело, Аня… Если тебе не трудно, пришли мне, пожалуйста, сейчас твой этюдник. Я утром верну.
Аня очень удивилась:
— Этюдник? Пожалуйста! Но только…
Она оглянулась на дверь, опасаясь, что мама или девочки войдут в прихожую и услышат.
— Я ведь не могу выйти, — сказала она тихо. — Мама спросит: зачем?
— Тебе не надо выходить, — мягко прервал ее Буданцев. — Выставь этюдник за дверь. На площадке дежурит мой товарищ. За сохранность я отвечаю. Утром вернем. Спокойной ночи!
Аня ничего не успела сказать. Буданцев повесил трубку.
Раздумывать было некогда. Аня как можно тише открыла входную дверь и наклонилась, чтобы поставить этюдник на площадку. Но чья-то рука тотчас уверенно взяла его.
Аня не удержалась от любопытства и выглянула. При свете одинокой лампочки она увидела маленького мальчика. Он торопливо прятал под пальто ее этюдник. Это был Вася второй, по прозвищу «серый».
Охотники за этюдником
Холодный северный ветер оголил деревья. Только кое-где еще сухо шуршат липы последними листьями. В сквере пустынно и неуютно. Не видно даже маленьких ребятишек. Занята всего одна скамейка. Три подростка сидят на ней и оживлённо спорят. Они в кургузых, надвинутых на самые уши кепках.
— Я вам говорю, что вы обормоты! — замечает один из сидящих на скамейке сиплым, простуженным голосом. — Надо было пристать к ней сразу на лестнице. Хапнуть ящик и ходу через подвал, как условились…
— «Условились»! — передразнивает второй. — Брось ты, Боцман, трепаться! Сказано тебе: помешали — и всё! Гасанка шел наверх… А потом этот, ну, как его… Минька, ты его знаешь, — обращается он к своему соседу, худенькому, прыщеватому мальчику.
— Буданцев с дружком, — подсказывает тот.
— Вот!.. Чего им понадобилось на лестнице, шут их знает! Ладно! В другой раз! Не уйдет!
— «В другой! Не уйдет»! — хмыкает с досадой мясистым носом Боцман и сплевывает на землю. — Вон она уже два раза ходила во Дворец пионеров, и все без ящика, с портфелем… Жди теперь… Минька, ты записывал, — по каким дням она ходит во Дворец пионеров?
— Это Котька записывал, а не я…
Котька зевает, лезет лениво в карман штанов и извлекает грязную бумажку и начатую пачку дешевых сигарет. Тотчас к ней протягиваются с двух сторон руки приятелей. Закуривают.
— «По средам и субботам…» — читает Котька.
— Ну вот, в субботу и возьмем! — говорит Боцман, морщась от дыма. — Может, с ящиком пойдет… Быть всем на месте к семи часам, как из ружья. И кончено!
— К семи она домой в субботу не приходит, — возражает Котька. — Известно уж…
— Ничего, подождем, — замечает Боцман. — Вернее дело будет.
Все трое курят частыми затяжками, деловито и торопливо.
— А я так думаю, что в ящике ничего нет, — говорит после паузы Минька. — Набрехали нам — и всё! Зря девчонку напугаем.
— Ох ты! — сипит Боцман. — Какой жалостливый!
— Балда ты! — сердито обижается Минька. — Ну, кому известно, что картина до сих пор лежит в ящике?
— Ду-у-урень! Чу-у-чело! — примирительно тянет Боцман. — Тебе же говорят, что ящик с двойным дном. Кто догадается, если не знать?! Ясно?
— А может, мазня какая, а не картина! — скептически замечает Минька. — И что за картина, когда вся-то она с гулькин нос! Ящик-то во… — расставляет он на полметра одну руку от другой.
Боцман вскакивает со скамейки и нетерпеливо затаптывает окурок.
— Чолдон ты малокультурный! — выкрикивает он сердито. — Да знаешь ли ты, кто рисовал эту картину?
— А кто рисовал? — спрашивает Минька.
— Знаменитый художник Куинджиев. За его картины пять тысяч дают, а есть такие, что и сто тысяч стоят.
— Куинджиева, — такого художника не знаю, — возражает Минька. — В школе проходили Репина, Сурикова, Шишкина, Айвазовского и еще этого, как его, который трех богатырей нарисовал…
— Васнецова, — подсказывает Котька.
— Вот, Васнецова! А Куинджиева не знаю.