Наследники Виннету
Шрифт:
Во время ужина мы разговаривали только в паузах. Они не сказали о себе ни слова и не пытались выяснить, кто мы такие. Наша беседа строилась вокруг одной темы — прошлого и будущего индейцев, судьбы красной расы. Надо признать, что многому, очень многому стоило поучиться у этих двух индейцев. Их уста не произнесли ни единой пустой фразы. Оба вождя походили на гигантов, которые высекали из скал большие, могучие мысли. Это был красивый вечер, обогативший наши мысли, чувства, знания и желания. Сколько будем живы, не забудем о нем.
Мы расстались за полночь.
Никто из них не догадывался, что мы немцы, что цель нашего путешествия одна и та же. Они не спрашивали у нас адреса, не говорили, что хотели бы снова встретиться. Но когда я протянул руку, они пожали ее крепче, чем это было принято. Потом Атапаска подошел к Душеньке, положил обе руки ей на голову и коснулся губами ее волос.
— Атапаска благословляет вас! — произнес он.
Алгонка последовал его примеру.
Их комнаты находились в средней части террасы, а наши, двери которых мы оставили открытыми, в самом конце. Возвращаясь мы прошли мимо номера Энтерсов. Двери у них были закрыты, но через открытые заслонки жалюзи виден был свет и слышались громкие голоса. Братья мерили шагами комнату и бранились. Естественно, мы не прошли мимо, а остановились у дверей и прислушалась:
— …Я еще раз повторяю: не кричи так! — говорил Гарриман. — Мы же не одни!
Взбешенный Зебулон отвечал:
— Черт бы его побрал, этот отель! Никто здесь не уважает нас! Впрочем, мы платим за этот номер, и я могу в нем вести себя так, как мне хочется! Старик уехал, а Мая до сих пор нет! Меня это бесит! Сколько же еще ждать?! И это теперь, когда сегодня мы снова узнали, что Утес Дьявола не может ждать! Если мы опоздаем хоть на полдня, мы потеряем целое состояние!
— Этого и я боюсь. Но разве мы можем ехать дальше, не дождавшись прибытия таких важных для нас людей?
— Хотя бы один из нас может уехать, чтобы задержать Киктахан Шонку, пока другой не вернется! Но все же не это меня волнует. Меня злит твоя так называемая честность, которая в наших условиях просто безумство! Да, нам нужны Наггит-циль и Деклил-То, а этот немец — единственный, кто в состоянии показать те места. Но это еще не причина, чтобы воспылать к нему любовью!
— Кто тебе говорил об этом? Я? Нет! Я требую лишь честности!
— Тьфу! Честность по отношению к убийце нашего отца?!
— Это не он! Отец сам виноват в том, что погиб именно так! И он не отпустит всех нас! Остались только мы двое. И если мы не будем честны, конец настигнет нас вдвое быстрее! Я все еще надеюсь на спасение! Но оно возможно только тогда, когда все прошлое будет прощено. А немец — единственный, кто может дать прощение; остальные умерли! Понимаешь ли ты?
Зебулон ответил не сразу. Мы слышали покашливание, напоминающее всхлипывание. Кто издавал эти звуки? Гарриман? Зебулон? Наконец последний жалобно произнес:
— Это ужасно, просто ужасно, как внутри меня все кричит и толкает, давит и напирает
— Я тоже!
Снова наступила пауза, после которой мы услышали голос Зебулона:
— Если бы могли поднять сокровище, которое ушло в воду вместе с отцом! А сколько заплатит Киктахан Шонка, если мы поможем ему насадить немца на нож! Сколько сумок, полных наггитов, а может, бонанца, целая бонанца!
— Ради Бога! — в ужасе воскликнул Гарриман. — Гони прочь эти мысли!
— Мысли приходят и уходят. Я не могу от них избавиться! Они приходят, и они одолевают меня! Что тут мои жалкие силы!.. Мне страшно. Что это? Может, кто-то стоит, за дверью?!
Я схватил жену за руку и потащил ее в наш номер. У нас не оставалось даже времени закрыть дверь, и мы прошмыгнули в кабинет, где и остановились, переводя дух и прислушиваясь.
Как хорошо, что мы оставили двери открытыми! Братья вышли из номера и подошли к нашей двери.
— Никого там нет, — засвидетельствовал Гарриман. — Ты ошибся.
— Возможно, — отозвался Зебулон. — Это было внутри меня. Я ничего не слышал, совсем ничего. Но эта дверь! Была ли она открыта, когда мы пришли?
— Конечно. Старик уехал, оставив ее открытой, чтобы проветрить номер.
Но Зебулон все же вошел в наш номер и в раздумье остановился возле стола.
— Не шуми! — предостерег его Гарриман.
Тут его брат развернулся и вышел. Опустив жалюзи на нашей двери, они удалились в свои покои. Мы же прошли в комнату Душеньки, где спокойно смогли включить свет, поскольку она была на другой стороне и Энтерсы не могли этого заметить.
Душенька была очень взволнована:
— Тебя хотят убить? Кто этот Киктахан Шонка, о котором они говорили?
— Наверное, вождь сиу. Я не знаю его, никогда не слышал о нем. Ты обеспокоена, малыш? Никакого повода нет, никакого! Этого не будет! Это лишь несбыточная надежда дьявола! И потом, вряд ли они станут предпринимать что-нибудь против меня, прежде чем окажутся на озере, в котором тогда утонул Сантэр. Я убежден, что до тех пор мне ничего не грозит. Так что не все так плохо, малыш!
— А Утес Дьявола? Ужасное слово!
— Не нахожу ничего ужасного. Очень романтично. Утесов в этой стране не меньше, чем у нас в Германии — в Брейтенбахе, Эберсбахе или Лангенберге. Где этот Утес Дьявола, о котором тут упоминали, мы узнаем завтра утром в «Проспект-хауз».
— Что еще за «хауз»?
— Отель, где я ночую сегодня ночью.
— Ночуешь? Ты? — удивилась она.
— Да, — кивнул я.
— В другом отеле? Что это значит?
— Не думаю, что есть смысл посвящать тебя во все тонкости. Сейчас я иду в «Проспект-хауз», немного перекушу, закажу номер и пошлю пару строк сюда, мистеру Гарриману Ф. Энтерсу, чтобы уведомить его о своем прибытии в Ниагара-Фолс. А завтра утром я должен буду поговорить с ним и его братом — с восьми до десяти, но не позже, потому что потом мне надо готовиться к встрече моей жены, которая еще не приехала. Согласна?