Наследники
Шрифт:
— Рада бы, милый, да нечем. Коровенки нет, животинки во дворе никакой. Ребятишки — и те на постных щах маются! — пожаловалась вдова.
— Ну хоть кусок хлебушка дай! — не отставал Селезень, жалобно поглядывая на вдову.
Женщина с минуту поколебалась, сдалась на просьбу и полезла в сундук. Она извлекла из рядна коврижку черствого хлеба и отрезала скудный ломоть. Нацедила квасу и поставила перед гостем.
— Ты уж прости, хлебец у нас напополам с толченой корой, — пожаловалась она. — Пухнут
— Да, хлеб, вижу, тяжкий. Худо живешь! — нахмурился Селезень.
— Ой, как худо, милый! Так худо, что и умереть легче. Как только и держимся мы, один бог знает. Хоть бы до лучшего дотянуть. Может, теперь сиротинам да вдовам полегчает…
— А отчего же? — поднял голову приказчик.
Вдова огляделась и таинственно прошептала:
— Сказывают, будто сам батюшка-государь идет на Камень расправу с заводчиками чинить.
Селезень еле сдержался. Он молча, с потемневшими глазами, как голодный волк, уминал хлеб, запивая квасом. Тревожные мысли обуревали его.
«Как быть? Поди, и на самом деле по дорогам бродяг пугачевские ватаги. Попади им на глаза — конец!» — со страхом подумал он.
Демидовский управитель решил до ночи отсидеться в избе.
— Ты, баба, не бойся! — обратился он к хозяйке подобревшим голосом. — Я человек безобидный. Хоть и не богат, но при случае отслужу тебе за твое добро! Пусти меня на печку малость отлежаться!
— Мне не жалко, забирайся! — согласилась вдова.
Он поклонился ей:
— За хлеб-соль благодарствую! Бабонька, будь столь милостива, никому не говори, что у тебя постоялец. Боюсь разбойников!
— Да ты не бойся. Христос с тобой! Они, поди, и сами-то рады добыче. Взяли свое, и давай бог ноги!
Селезень залез на печь и улегся под рваный тулуп. Однако от волнения он не мог уснуть. Ворочался, думал. А думки были, как добраться до Нижнего Тагила.
— Хозяюшка! — ласково позвал он.
— Аюшки? — отозвалась вдова.
Приказчик пронзительно посмотрел на женщину и зашептал ей:
— Помоги, родная. Надо мне коньков в дорогу. Шибко хорошо уплачу за них. Где бы такого мужика сговорить?
Женщина задумалась, отошла к столу, села на скамью.
— Уж не знаю, как и быть! — после раздумья обронила она. — Мужики наши не дадут коней, да и разбрелись кто куда: одни под Катеринбурх, а кто под Челябу…
— А нет ли на селе мужичка покрепче, не шатучего? — спросил Селезень.
— А то как же, на каждом болоте есть свой зверь! Живет тут один, редкий жаднюга. Все в богатей выбивается, Сидорка Копеечкин! За большие деньги он не только коня, но и родную бабу продаст. Жадюга, ох, и жадюга!..
Беглец повеселел.
— А как бы того Сидорку Копеечкина привести ко мне! Да неприметно для других! — искательно попросил Селезень и прикинулся овечкой: — Бабонька добрая моя, выручай. Век не забуду! Как только дела проверну в городе и повертаюсь, так добром тебе отслужу!
— Все вы добры, пока в беде! — недоверчиво сказала женщина и снова задумалась. — Уж не знаю, как и быть. Кто ты такой, не ведаю. А вдруг ворог наш?
— Что ты, матушка! Как тебе не совестно такое на меня клепать! — Он сполз с печки и вытащил из-за ворота рубашки крест. — Гляди, сердечная, христианин я и богом клянусь, что не супостат я крестьянский…
Он подошел к вдове и тихо сказал:
— Так и быть, по чистоте тебе одной признаюсь, кто я такой. Только никому ни словечка! Послан я государем Петром Федоровичем на один заводишко пушки добыть…
— Ох! — радостно схватилась рукой за сердце простодушная женщина. — Я так и чуяла, не прост ты человек! Для такого и порадеть не грех. А скажи-ка по совести, присоветуй. Наши бабы намыслили пойти на демидовские амбары за зерном. Тут на меленке мешки залежались, боятся вывозку делать. Да и приказчики разбежались. Ежели мы из тех амбаров для сирот позаимствуем, осерчает ли царь-батюшка?
— Что ты, баба! — принужденно весело отозвался Селезень. — Да берите, сколько душеньке угодно, на то и хлеб, чтобы его есть…
— Ну и обрадовал ты меня! — заулыбалась вдова. — Думала, уж совсем умирать мы будем с голодухи. Погляди, какие у меня живчики! Холодные, голодные, и хошь бы один на погост поспешил! Нет, не мрут. Вот она, моя доля какая, прибрал бы господь, легче было бы сердцу!
Вдова засуетилась, накинула ветхую одежонку и вышла из избы. На пороге она обернулась и тихо обронила гостю:
— Ты не бойся, не выдам!
На самом деле, она привела кряжистого мужика с густой длинной бородищей. Лукавые глаза пройдохи блеснули, завидев Селезня. Он кивнул вдове:
— Ты на чуток выйди, нам потолковать по-хозяйски надо.
Хозяйка покорно вышла. Мужик заискивающе улыбнулся Селезню:
— Ты меня не упомнил, Иван Андреевич, а я тебя хорошо знаю! Не раз в Кыштыме бывал. Хозяин ты смелый, хотя и утеснительный!
— Молчи, черт! — озлобился вдруг Селезень. — Предать меня хочешь?
— Что ты, батюшка! — ухмыльнулся в бороду мужик. — Ворон ворону глаз не клюет! Сидор Копеечкин не такой человек, чтобы зазря сгубить человека. Верю я, батюшка, что богатеев не так легко стряхнуть… Чем могу послужить тебе, Иван Андреевич?
— Кони есть?
— Не то чтобы добрые, но прыткие! — ответил мужик.
— Продай их мне! — предложил приказчик.
— Что ж, можно и продать, только цена ныне высокая на коней! — почуяв добычу, ответил Копеечкин.
— Сколько хочешь?
— За пару тысячу рублев! — без зазрения совести отрезал мужик.