Наследники
Шрифт:
— Вернее верного! — поддержал бомбардир. — Чего зря силу класть. Надо по крепости сначала ядрышками, огоньком их выкурить да заплоты порушить! Приспеет пора, тогда и на слом! Горячиться тут нечего. Не силой дерутся, а умением, — сказал он строго. — Атаман справедливо говорит, и слушать его надо! Умей быть солдатом! Не правда ли, братцы?
— И то верно! — раздались голоса.
— Правильно, Федор, не гонкой волка бьют — уловкой!
— А вот…
Атаман не докончил: хлопнула дверь, и в сенях
— Стой, пес, куда прешь? Стой! — закричали часовые.
Шум за дверью усиливался. Атаман и сотники повернули головы.
— Эй, кто там? — крикнул атаман. — Впусти!
Он схватился за рукоять сабли. Дверь распахнулась: в морозном облаке в горницу ввалился человек в зипунишке, повязанный бабьим пуховым платком. Лицо красно от мороза, по краям платка бахрома инея.
— Перфилька! — опознал атаман. — Никак с вестями от воеводы?
Старик потопал пимами, стряхивая с них снег, подул на озябшие руки.
— Чертушки твои не хотели пустить! Заморозили! — пожаловался он.
Сотники разглядывали старика. Он неразборчиво что-то бормотал, поглядывая на атамана; по глазам Грязнов догадался, что Перфилька имеет сообщить важное.
— Сказывай, что препоручил воевода? — настойчиво повторил атаман.
Старик поднял голову, с минуту пристально смотрел на мигающий огонек в каганце, потом сказал деловитым тоном:
— Завтра утром ждите сюда…
— Кого? — в один голос спросили сотники.
— Генерал на Першину попрет! Поняли?
— Не врешь? — Атаман вплотную подошел к старику и впился взглядом в его глаза.
— Истин бог, правда! — улыбнулся Перфилька беззубым ртом и добавил: — Я ему боле не слуга, он мне не хозяин. Не хочу быть холуем. Хочу вольной жизни…
Утром 1 февраля ворота Челябинской крепости распахнулись; из нее с развернутыми знаменами, с барабанным боем выступила армия Деколонга. В бой шли полевые команды и артиллерия. На полдороге к Першиной с холма спускалась башкирская конница. Солдаты встретили ее недружным залпом, однако башкиры повернули и ускакали за холм.
Деколонг установил артиллерию, развернул колонны и повел в гору.
— Погоди, супостаты, я сейчас вас малость попужаю! — вглядываясь вдаль, посулил бомбардир Волков. Он схватился за прицельные стерженьки на лафете и стал наводить орудие.
Набранные из заводских работных пушкари с серьезными лицами внимательно следили за действиями своего командира. Кто-кто, а они хорошо понимали, что пушки не последней силой являются в бою.
— Гляди, братцы! — выкрикнул Волков, проворно приложил тлеющий фитиль к затравке и быстро отскочил. Пушка горласто рявкнула. Облако дыма окутало бомбардира. Когда рассеялся дым, все увидели, как забегали-засуетились в одной из наступающих колонн.
— Ага, угостила матушка! — радостно выкрикнул солдат и скомандовал: — А ну, по местам. Слушать мою команду!
Минуту спустя дали огласились ревом орудий: то там, то здесь падали с грохотом ядра и рвались среди колонн, внося смятение.
Деколонг изумился:
— Мужики, а огнем донимают, будто заправские артиллеристы!
Однако генералу вскоре пришлось еще более изумиться. Навстречу его войскам спускалась крестьянская пехота. Шла она нестройно, но уверенно. Было что-то новое и грозное в тяжелом шаге этой новоявленной пехоты.
Генерал не ожидал такой встречи. С ближайшего холма он наблюдал, как солдаты, приостанавливаясь на ходу, с колена неуверенно и нестройно обстреливали противника.
Ряды сомкнулись, и нельзя было теперь разобрать, где свои и где чужие. Кто-то кричал «ура», но кто — неизвестно.
У Деколонга упало настроение. Он с тревогой поглядывал то на Челябу, то на сани с медвежьей полостью, которые поджидали его за холмом…
Подпоручик Пушкарев со своей ротой обошел левый фланг пугачевцев и бросился к орудиям.
— Ребятушки, не сдавай! — закричал бомбардир и с банником в руке бросился к офицеру. Подпоручик еле увернулся от страшного удара. Началась рукопашная. Бились прикладами, кулаками. Размахивая банником, бомбардир орал: «Бей супостатов! Не щади!» Он молотил направо и налево, и под его сильными ударами ложились головы.
В эти минуты быстрая конница пробивалась вперед. Башкиры, сверкая саблями, поднятыми над головами, с ножами в зубах мчали на солдат.
— Ал-ла! Ал-ла! — разносилось по снежному полю.
С холма Деколонгу было видно, как расстроились солдатские ряды и многие стали убегать к городу.
— Стой! Стой, сукины дети! — закричал генерал, но его голос затерялся среди общего шума битвы.
Подпоручик Пушкарев много раз бросался в атаку, стремясь захватить пугачевскую артиллерию. В пылу рукопашной он взял у одного солдата ружье и устремился к свалке. Остервенелый, не помня себя, он добрался до бомбардира и прикладом саданул его по голове. Старик охнул и тяжко опустился в снег.
— Бей! — кричал подпоручик.
Увидя падение бомбардира, пушкари не струсили, а озлобились сильнее. И прошло немного времени, как они опрокинули роту Пушкарева и погнали ее прочь. Проворный канонир подскочил к орудию и послал вслед убегающим изрядный заряд картечи…
Бомбардир Волков открыл глаза, и постепенно сознание вернулось к нему. Придя в себя, он огляделся.
— Братцы, целы ли мортирки? — окрикнул бомбардир пушкарей.
— Целы!
— Ну, пошли им бог удачи! Коли целы — все в порядке! — Он, шатаясь, встал и прошел к орудию. Ласково оглядывая его, он прошептал: