Наследники
Шрифт:
Более всего не по нутру было заводчику то, что старый капрал с пыльной косичкой и гарнизонные инвалиды — казенная стража — с усердием подпевали кандальникам:
…Уж вы, горы, да горы высокие, Уж леса на горах, да дремучие, Вы— Ах, разбойники! Ах, каторжные, сколь великий позор на меня разносят по земле! — в огорчении вскричал Никита. — Гони!..
Заклубилась пыль под колесами, кони с храпом рванулись вперед и живо нагнали ватагу. Демидов поднялся в телеге и крикнул капралу:
— Почему орешь, пес, воровские песни? Кто ты? Царский солдат? Кого оборонять должен? Рачителей государства: дворян, заводчиков. А ты?..
— Батюшка! — вытянулся старенький капрал, но Никита перебил его.
— Молчать! — заревел он. — Ныне же генералу будет доведено о твоем заворуйстве!
Пыльные старики инвалиды утирали пот, лица их обгорели на солнце, казались медными. Грязные мокрые парички у многих съехали набок, треуголки изношены. Демидов спросил строго:
— Куда гонишь беглых?
— В Кыштым, батюшка! В Кыштым, к Демиду…
Никита кашлянул, махнул рукой:
— Коли так, гони с богом! Хозяин, чай, рад будет!
— Известное дело, батюшка, каждой живой твари ноне обрадуешься…
Заводчик не дослушал капрала, погнал коней. Стихло на дороге, повеяло прохладой. Почуяв ее, кони резвей понесли, обогнули сумрачную гору и вынесли на простор. Впереди блеснуло раздольное озеро.
— Кыштым! — возрадовался Никита. — Вот он, долгожданный Кыштым!
Завод безмолвствовал. Черное пожарище простиралось там, где недавно клокотала жизнь. Работный поселок сгорел весь до основания. От заводских зданий остались задымленные, грязные стены с провалами изуродованных окон и дверей. Заплоты растасканы, сожжены. Мост через Кыштымку как ветром сдуло. Река обмелела, хозяин переехал ее вброд. Тут и встретил его с радостным восклицанием старший приказчик Иван Селезень.
— Батюшка, приехали! А мы-то давно поджидали! — всплеснул он руками и бросился к хозяйскому возку, стал ссаживать Никиту.
Демидов обнял приказчика и по старинке трижды облобызался с ним. Он внимательно вгляделся в его сухое лицо. Постарел, сильно постарел Селезень. Густые пряди седых волос серебрились в его поблекшей черной бороде лицо вытянулось, его избороздили морщины. И все тело когда-то бравого цыганского мужика подсохло, походил он теперь на поджарого голодного зимогора-волка.
— Что, укатали сивку крутые горки? — соболезнующе спросил Никита, разглядывая холопа.
— Укатали, — покорно согласился Селезень. — Насилу сбег, все искали на расправу. В Нижнем Тагиле пребывал, Уткинский завод ваш оберегал…
Хозяин угрюмо посмотрел на приказчика.
— Плохо уберег, коли огню предали строения на Утке.
— Что ж поделаешь, Никита Акинфиевич, на то божья воля, — развел руками Селезень. — Отслужу еще я вам, батюшка. Раньше силой брал, теперь, вижу, нам доведется жить хитростью и лукавством. Больно злы заводские…
«Проныра-льстец!» — похвалил про себя Демидов холопа и спросил:
— Ну, как завод? Как людишки? Чую, наладил дело?
— Худо, — протяжно вздохнул Селезень. — Ой, худо, хозяин! Сами видели: камень да стены, вода и та утекла. Людишек помалу сыскиваю, к работе ставлю. С народом ныне приходится осторожно…
— Н-да! — закручинясь, процедил сквозь зубы Никита и кивнул: — Веди да сказывай!..
От брода они прошли на плотинный вал. Все деревянное было восстановлено. Демидов удивленно посмотрел на приказчика.
— Да отколе ты отыскал мастерка, чтобы вододействующие колеса пустить? — изумленно спросил он.
Селезень стоял перед господином без шапки, склонив голову. Знал он, что обрадовал хозяина.
— Нашелся паренек один, талант-простолюдин, и все обладил! — потеплевшим голосом вымолвил он.
— Ох, и добро! Покажи мне этого молодца, — похвалил Никита.
У ног хозяина серебристой лентой медленно лилась струйка. За валом, в косогоре, словно барсучьи норы, темнели землянки.
— Работное жилье! — кивнул в их сторону приказчик.
Мрачный, молчаливый Никита в сопровождении Селезня обошел завод.
Развалины, укрытые густой полынью, успевшей уже овладеть пожарищем, кругом железный лом, битый кирпич, горы пепла, остатки угольных запасов. С гор сорвался шалый ветер и поднял тучи золы. Демидову стало не по себе: зола лезла в глаза, в уши, хрустела на зубах. Он тихо побрел к домнам. И тут ждало горькое разочарование. Хоть с виду и уцелели доменные печи, но они надолго выбыли из строя.
Все видел, все прикидывал в своем уме рачительный Никита. Ставить новый завод легче, чем поднимать из пепла старый. Новое дело веселит своим будущим, а старые раны вызывают боль. Пораженный разорением, заводчик присел на камень, сгорбился в глубоком раздумье. Приказчик, разглядывая сутулую спину хозяина, его большой сухой нос, с грустью подумал: «Да и ты, Никита Акинфиевич, изрядно-таки подсох да постарел! Отлетался орел-хват!..»
Демидов поднял голову и спросил:
— А на куренях как?
— Жигари все побросали и разбрелись кто куда. А перед разбродом пожгли уголь.
Заводчик еще ниже склонил голову. Мыслил-прикидывал Никита: «Для пуска завода потребны руда, флюсы, уголь. А где они? Уголь сгиб при пожаре вместе с заводом. А добыть топливо — надо рубить лес, выжигать уголек, возить его на завод. А для того нужны люди, кони, время. Эх!..» — вздохнул хозяин и вдруг ожил, стукнул кулаком себя по коленке:
— Что ж, робить так робить. Оживим завод, Селезень?
— Оживим! Раз вы тут, оживим! — уверенно отозвался приказчик.