Наследство Карны
Шрифт:
Сначала пробст и слышать не хотел о том, чтобы исполнить волю фру Дины, которая просила, чтобы ее, как моряка, похоронили в море. Подальше от берега.
Но Юхан поговорил с ним с глазу на глаз. Неизвестно о чем, но он утвердительно кивнул Вениамину и Анне, когда они спросили, как прошел разговор.
Юхан взял ответственность на себя: «Я очень уважаю нашего пробста. Но я сделаю все, как она просила».
Правление местной управы решило выстроить на площади
Она была главной в Страндстедете, вложила в него много сил и денег. Похоронная процессия должна пройти через этот портал.
Было достигнуто своего рода соглашение. Духовенство отслужит в церкви торжественную панихиду, правление возведет портал, и тогда уже море получит свое.
Юхан и Карна сидели в Дининых покоях в «Гранде». Они читали вслух Библию.
Бергльот объясняла всем, кто выражал удивление по этому поводу, что Карна еще не пришла в себя и нуждается в духовном утешении. Ей нужно с кем-то поговорить. А вообще она почти не разговаривает. И почти ничего не делает. Бергльот приходится заботиться обо всех и в доме доктора, и в «Гранде». Она бегает между домом доктора и гостиницей, носит еду.
Бергльот шёпотом сообщила служанкам, что доктор совсем поседел и все члены семьи так исхудали, что она могла бы унести их всех на спине за один раз.
Анна и Вениамин почти не разговаривали с тех пор, как вернулись из Рейнснеса. Только держались за руки. Боялись выпустить друг друга из виду. Ведь тогда все могло случиться. Что именно, они не знали.
Однажды Вениамин спросил:
— Что он тебе сказал в тот день?
— Это утонуло в море, — ответила Анна. — Я не хотела оставлять это у себя.
Анна понимала, что все ее существо должно быть поглощено случившимся. Но это было не так. Она не могла даже оплакать тех, кто погиб.
Для нее понятие «ненависть» было чем-то нереальным. Во всяком случае, до сих пор. Его придумали исторические личности, чтобы оправдывать себя, когда они убивали друг друга. Она всегда считала ненависть бессмысленной и ненужной.
Но за последние дни ненависть заняла столько места в ее жизни, что это отвлекало от горя.
Однажды ночью, когда Анна лежала без сна, ею овладело такое бешенство, что она уже не могла оставаться в кровати. Она встала — ей нужно было выйти из дома. Бежать, кричать. А лучше всего пойти и растерзать того человека.
В прихожей она стала надевать пальто, но ярость помешала ей. Нужно было немедленно что-то схватить, разбить, разорвать. Не помня себя, она руками вырвала из стены медный крюк для одежды.
И тут же ее обхватил Вениамин:
— Анна! Умоляю, буди меня, если тебе станет невмоготу. Не замыкайся в себе. Я не выдержу…
Анна выпустила крюк из руки, и он упал ей на ногу. Это принесло облегчение.
— Я ненавижу! Ненавижу! Разве
Он напрягся, но не стал ее удерживать.
— Я так ненавижу…
— За то, что он сказал тебе… до…
— Да! Я должна была сама видеть и понимать.
— Идем! — Он повел ее вверх по лестнице.
Помог снять пальто, уложил в постель, лег рядом и закрыл их обоих периной.
Свет был беспощаден. Несмотря на спущенные шторы. Казалось, они лежат на пронизанной лучами льдине.
Она услыхала его голос:
— Я должен был все рассказать тебе. Но боялся, что ты меня не поймешь… Это никогда не касалось моих чувств к тебе. Но все равно я должен был сказать. Тогда бы… Тогда бы ты, может, ненавидела меня не так сильно.
— Тебя? — удивилась она.
Он молча смотрел на нее. Черты его лица как будто стерлись. Глаза были совсем близко. Анне хотелось спрятаться. И вместе с тем хотелось еще крепче прижаться к нему.
— Нет. Я ненавижу Вилфреда Олаисена за то, что он год за годом беспрепятственно отравлял все вокруг своим ядом, пользовался своей силой. И ведь никто, кроме Дины, даже пальцем не шевельнул, чтобы помешать ему. Я ненавижу его так сильно, что не могу жить с этой ненавистью. Я даже горя не чувствую. Если б я могла, я бы… я бы…
Он смотрел на нее, как на чужую. Потом крепко прижал к себе.
— Ты ненавидишь его за то, что он рассказал тебе про нас с Ханной?
— Ты встречался с ней? — прошептала она.
— Да.
Анна смотрела через его плечо. На зеркале, что стояло на комоде, в правом углу были пятна. Должно быть, сырость испортила амальгаму.
— Почему?
— Она нуждалась во мне. И я пользовался этим.
Она слышала его слова. О чем мы говорим, думала она. С кем я говорю?
— Теперь я все понимаю. Когда-то я дал Ханне основания считать, что мы поженимся. Я изменил ей. Он избивал ее, а я с этим мирился. Из страха потерять тебя я не признавался, что всегда был неравнодушен к Ханне.
— Неравнодушен? — Она сама слышала, как жалко звучит ее голос.
— Из-за того что я иногда… хотел ее, я не все мог рассказать тебе. Ты бы превратно это истолковала. Я, например, был однажды у Ханны, когда ни Вилфреда, ни тебя не было в Страндстедете.
— Почему ты пошел к ней?
— Она хотела, чтобы я помог ей избавиться от беременности.
— И ты помог?
— Нет.
— Вы часто встречались? — Она почти не слышала своего голоса.
— Когда она нуждалась во мне. И была возможность. Не часто. Но случалось.
Анна внимательно смотрела на Вениамина. Ей казалось, что на его лицо наброшена пелена, словно кто-то пытался скрыть его от нее. Ей хотелось спросить у него, когда, где и каким образом он встречался с Ханной. Сколько раз. Ведь она слышала, как он расспрашивал своих пациентов, чтобы поставить диагноз. Чем серьезней болезнь, тем важнее получить точный ответ.