Наследство Карны
Шрифт:
Карне хотелось думать, что Ханна всегда была одна и та же. Но это было не так. У нее вдруг появился другой голос.
И другие платья. И руки у нее были не такие решительные, как у прежней. И пахла эта новая Ханна не так, как все в Рейнснесе.
Однажды, должно быть, уже после того, как у Карны появились первые туфли на пуговках — она хорошо помнила, как они стучали по лестнице, — у окна в зале, закрыв лицо руками, стояла новая Ханна.
Карна хотела прикоснуться к ней, но новая Ханна наклонилась и обняла ее. От новой Ханны исходил терпкий и сладкий запах. Она всхлипнула. Лицо у нее было мокрое.
Тогда Карна первый раз ощутила пустоту, которая иногда возникала вокруг взрослых. От нее стены становились бесцветными и дышали холодом, даже если в печке пылал огонь. И случалось это всегда неожиданно.
Папа вошел в комнату, но легче от этого не стало. Он не смотрел на Карну, он видел только новую Ханну. Лицо у него было незнакомое, он произнес какие-то слова, их звук запал Карне в голову, хотя о чем он говорил, она не запомнила.
Зашуршала юбка, и чей-то высокий голос произнес слово «отъезд».
Папа схватил Карну и прижал к себе. Руки у него были недобрые, она вырывалась и даже крикнула:
— Ты не мой папа! Ты злой!
Она почти не помнила, что случилось дальше. Но папа держал ее так крепко, что ей стало больно.
— А чей же я еще папа, черт бы тебя побрал, сопливая девчонка!
Так Карна оказалась виноватой в том, что новая Ханна хотела уехать. Но почему, она не знала.
Впрочем, Карна всегда знала, что Ханна не одна. Потому что настоящая Ханна уже уехала со своим сыном Исааком в Страндстедет.
Когда настоящая Ханна шила, она всегда держала во рту булавки. От нее пахло тканью и недошитыми платьями, которые висели по стенам.
Прежде чем что-то сказать, она вынимала изо рта булавки и втыкала их в черный бархатный грибок. Грибок был прикреплен к краю стола. Булавки красиво поблескивали при свете лампы.
С Ханной было хорошо, но Карна никогда не была уверена, что непременно застанет Ханну на месте. Поэтому она искала ее во всех. Даже в новой Ханне. Это ее не пугало. Ведь настоящая Ханна с Исааком все равно уехали. Рано или поздно все уезжают на пароходе.
Сначала слышались стук и плеск, потом пароход выныривал из-за бугра с флагштоком и замирал на месте, не переставая урчать.
К нему на лодке направлялся приказчик Ливиан. Если море было неспокойно, лодка то взлетала на волнах, то проваливалась между ними. Она была такой одинокой! В тихую погоду лодка, словно птица, подплывала к большому пароходу.
Бывало, что с пароходом, кроме мешков и ящиков, прибывали люди, которых Карна прежде не видела. Если они приходили в дом, ее заставляли выйти к ним и поздороваться с ними за руку.
По их глазам Карна сразу понимала, видят они ее или нет.
Новая Ханна увидела ее сразу, как только приехала. Она смотрела на Карну даже больше, чем на папу.
Сперва она сказала что-то непонятное, и папа также непонятно ответил. По пути от причала до дому она держала Карну за руку. Несколько раз она останавливалась, опускалась на корточки, делаясь одного роста с Карной, и произносила свои странные слова.
В присутствии новой Ханны голос у папы становился нежным. Даже после того дня, когда он в зале крикнул те злые слова. Может, после того дня даже чаще.
Новая Ханна сидела у пианино.
Пахло травой, на окнах висели белые занавески. Время от времени они надувались от ветра. Через мгновение они опадали, и Карна уже не знала, было ли это на самом деле.
Она подползла вплотную к этому черному ящику, чтобы лучше слышать, как новая Ханна заставляет его петь.
На педалях стояли босые ноги новой Ханны. Когда она нажимала на педали, большие пальцы задирались вверх. Они казались злыми, хотя не делали ничего плохого. А может, они просто чего-то боялись? Например, что их кто-нибудь схватит.
Несколько минут Карна слушала музыку, пытаясь понять, чего же так боятся пальцы Ханны, а потом нагнулась и укусила один из них.
Новая Ханна отдернула ногу, и пианино загрохотало. Потом ее лицо нырнуло вниз. Волосы почти коснулись пола. Они, точно занавеска, повисли между нею и Карной. Не такие черные, как у настоящей Ханны, но тоже красивые.
Подбежал папа, браня Карну за то, что она помешала музыке, и за ноги вытащил ее из-под пианино.
— Оставь ее, — сказала новая Ханна и взяла несколько сердитых аккордов.
Но она не сердилась. Она смеялась.
Папа взгромоздился вместе с ней на табуретку. Их головы надолго словно слились друг с другом. Послышались странные звуки.
Карна выпрямилась, ей хотелось, чтобы они обратили на нее внимание.
Они не обратили.
Тогда она потянулась и обеими руками ударила по клавишам. Из пианино вырвался громкий вопль. Но они все равно не видели ее.
Наконец она крикнула:
— Можешь уехать обратно на своем пароходе!
Папа рассердился, однако новая Ханна посадила Карну к себе на колени и своими пальцами прижала к клавишам ее пальцы. Карие стало даже немного больно.
— Поиграй нам! — сказала новая Ханна и снова нажала на пальцы Карны.
Послышалась мелодия — «Старик Ной».
Когда новая Ханна отпустила ее руки, Карна, не отрывая глаз от клавишей, стала нажимать на те, в которых, по ее мнению, прятались звуки.
И в гостиной еще раз зазвучал «Старик Ной».
На комоде в гостиной в резной рамке стояла фотография. Взрослые говорили, что это ее мама.
— Это твоя мама, Карна, тебя назвали в ее честь, — сказал папа. — Она умерла, когда ты родилась.