Наследство Карны
Шрифт:
Непривычная поза, в которой ее держали, мало свидетельствовала о любви. Но это действовало.
Ханна остановилась в лучшем номере постоялого двора. Хозяин предупредил ее, что пароход из Копенгагена задерживается из-за непогоды.
В первый вечер он собственноручно подал Ханне теплый шоколад со сливками.
У Ханны не было опыта общения с хозяевами постоялых дворов, и она не знала, как следует вести себя в таких случаях. Однако когда поздно вечером хозяин поднялся к ней, чтобы забрать чашку, она через дверь сообщила
Так Ханна постигла, что в Бергене следует спать с запертой дверью. На другой вечер она сама спустилась в кухню за вечерним шоколадом.
— Чтобы избавить хозяина от необходимости приносить его мне наверх, — объявила она изумленной служанке.
Все было поставлено на свои места.
— Неужели такая красивая молодая дама из Нурланда путешествует одна? Совершенно одна? — спросил хозяин с таким видом, будто подозревал в ней переодетую каторжницу. Или женщину легкого поведения.
Ханна растерялась. Опустив голову, она выслушала хозяина. Потом быстро взяла себя в руки.
— Неужели бергенские дамы из хороших семей не путешествуют вообще? Так и томятся дома?
— Да, сударыня, или путешествуют с провожатыми.
— Разве в Бергене столько грабителей и жуликов, что даме опасно одной выходить из дома?
— Надо соблюдать приличия, — мрачно сказал хозяин.
Но когда она сообщила, что приехала, чтобы встретить доктора Вениамина Грёнэльва, который едет из Копенгагена с грудным ребенком, хозяин сразу переменился. И сам подал ей кофе.
Грёнэльв? Вы сказали, Грёнэльв? Хозяин хорошо помнил высокую темноволосую Дину Грёнэльв из Рейнснеса.
Если он не ошибается, она осталась вдовой после гибели Иакова Грёнэльва и потом вышла замуж за Андерса из Рейнснеса. Она еще играла на пианино. Это было так необычно! Конечно, он ее помнит. Он еще все гадал, почему она больше не приезжает в Берген.
— Сколько же вам лет, если вы хорошо помните Иакова Грёнэльва? — нанесла ему удар Ханна.
Хозяин замолчал. Его усы смотрели вниз, и на жирном подбородке шевелилась холеная бородка.
— Дина Грёнэльв сейчас живет в Берлине, она играет там на виолончели. Концертирует, — сообщила Ханна.
Весь день слово «концертирует» доставляло ей удовольствие.
Ханна знала, что отправилась в эту поездку не только из-за Вениамина и его ребенка. Когда Андерс попросил ее поехать в Берген, она отнеслась к этому как к долгожданному приключению. Господь благоволил ей! Желание поехать в Берген было больше страха перед неведомым.
Когда она овдовела и на похоронах мужа хотела положить венок на его могилу, как было заведено в Рейнснесе, ей напомнили, что она дочь лопарской девки.
Как только останки бедного Хокона были преданы земле, Ханна написала Андерсу. Она спрашивала, не разрешит ли он ей вернуться в Рейнснес, чтобы помогать в лавке. Андерс ответил ей телеграммой и отправил за ней судно.
Тогда свекровь Ханны сменила гнев на милость и попыталась уговорить ее остаться.
— Я еду не только в Рейнснес, мне еще хочется съездить на пароходе и в Берген, — сказала Ханна, глядя ей в глаза.
Она сама не знала, почему ей пришло в голову так сказать.
После ее отъезда говорили, будто она была такая гордячка, что каждый день раздевалась почти догола и мылась за ширмой. Даже зимой.
Но в Берген она все-таки поехала!
Ханна часто думала о Вениамине. Каким-то он стал? Как выглядит? Узнает ли она его?
Последний раз они виделись, когда она была девчонкой, до которой только-только начало доходить, что, хотя они вместе выросли и учились по одним учебникам, она ему неровня.
Андерс сказал, что Вениамин выучился на доктора. Теперь он умеет лечить все болезни и недуги.
Ханну было нелегко удивить. Но что Вениамин, которого она когда-то знала, сумел выучиться на доктора, ее все-таки поразило.
Ее успехи не шли ни в какое сравнение.
Пять лет назад в Рейнснес приехал молодой рыбак и обратил на нее внимание. Раньше такого не бывало.
Она уехала с ним на Лофотены и жила там среди незнакомых людей. Они обвенчались в ледяной, почти пустой деревянной церкви. Свадебное платье, сшитое ею собственноручно, выглядело здесь таким же чужим, как и она сама.
Даже пастор не получил приглашения разделить с ними после венчания жидкий мясной суп.
С тех пор Ханна всегда чувствовала тошноту при виде мясного супа. Да и тогда она с трудом проглотила лишь несколько ложек.
Однако воспитания, полученного ею в Рейнснесе, у нее не мог отнять никто. Она пользовалась ножом и вилкой так же ловко, как лофотенские женщины заплетали косы. Ведь ей приходилось есть за одним столом с самим пробстом [2] и праздновать Рождество с семьей ленсмана [3] Холма.
2
Пробст — старший протестантский священник, — Здесь и далее примеч. пер.
3
Ленсман — государственный чиновник, наделенный в рамках своей округи полномочиями по поддержанию правопорядка, сбору налогов и т. п.
Ханну не огорчало, что у семьи ее мужа не было своей лавки или люстры под потолком. Хуже, что она не нашла даже полки, на которую могла бы поставить свои книги.
Она вышла из положения, положив книги в ящик комода и доставая их по мере надобности. Но чтение считалось здесь бесполезной тратой времени.
— Голове тоже нужна работа, не только рукам! — упрямо отвечала Ханна.
Им пришлось согласиться, что работать она умеет.
Случалось, свекровь велела Ханне сделать то, что она уже давно сделала. Ханна молча показывала ей на выполненную работу. Если свекровь не видела ее жеста и, не услышав ответа, повторяла свое приказание, Ханна просто садилась.