Наследство Пенмаров
Шрифт:
— А ребенок?
— Родился мертвым, — сказал Уильям, — и боюсь, что Жанна тоже не выживет.
Через долгую минуту я пустым голосом сказал Уильяму:
— Что мне делать? — Голова не работала; телефонная трубка выскальзывала из мокрых от пота пальцев; голова болела и кружилась от изнеможения. — Ехать в больницу?
— Нет, мне кажется, тебе лучше оставаться с матерью. И Доналд, и Хелена понимают, что ты должен быть с ней. Перед тем как Хелене уехать, мы с ней это обсудили. Но не говори матери
— Нет… нет, конечно, нет.
— Я говорил с Адрианом по телефону, завтра он приезжает в Корнуолл. Лиззи звонила, чтобы узнать о Жанне, но еще до того, как мы знали что-то наверняка, поэтому я не мог ей ничего сказать.
— А Филип… тело… Оно…
— Да, его привезли сюда. Обо всем позаботились. Здесь со мной Эсмонд, мы друг друга подбадриваем.
По его тону я догадался, что Эсмонд был рядом.
— Я рад, что ты с ним, — сказал я. — Я рад, что в Пенмаррике он не один.
— Да… может быть, я могу сделать что-нибудь еще, пока я здесь? Ты, наверное, проведешь ночь на ферме Рослин?
— Да, я остаюсь там на ночь, а завтра привезу мать в Пенмаррик посмотреть на Филипа. Ты ведь еще будешь там?
— Может быть.
— Если станет известно что-нибудь определенное о Жанне…
— Я приеду на ферму сказать тебе.
Он приехал в два часа ночи. Вздрогнув, я проснулся и увидел мать, наклонившуюся надо мной со свечой.
— Джан, — дрожащей рукой она трясла меня за плечо. — Джан, кто-то стучит в переднюю дверь, и еще во дворе машина, у нее горят фары. Кто это может быть?
Я сразу проснулся. Отбросил одеяло, вылез из кровати.
— Наверное, это Уильям, — сказал я, натягивая брюки. — Он сказал, что может приехать.
— Но ведь сейчас два часа, — сказала мать, сгорбленная старая женщина, кутающаяся в шаль. — Ведь два часа, Джан.
— Да, я знаю. А теперь иди в постель, мама. Я с этим разберусь.
— Мне не спится. Почему приехал Уильям?
— Наверное, из-за Жанны.
— Жанны?
— Она потеряла ребенка, мама. Шок от смерти Филипа…
— Да, это шок, ужасный шок. Бедный Филип. Бедная Жанна… говоришь, она потеряла ребенка?
— Да, мама. — Я надел пиджак. — А теперь иди к себе в комнату, а я, когда поговорю с Уильямом, приготовлю тебе чаю.
— Жанна слишком стара, чтобы рожать первого ребенка, — пробормотала мать. — Тридцать шесть — это слишком поздно. Мне было тридцать шесть, когда родился Филип, но он был моим четвертым ребенком.
— Я только на секунду, мама. На твоем месте я бы лег в постель.
Но она все стояла у меня в комнате. Когда я уходил, она присела на кровать. Я босиком сбежал вниз по ступеням, открыл переднюю дверь и увидел на пороге Уильяма.
— Жанна…
— Да. Хелена только что приехала домой из Пензанса.
Наступило долгое молчание. Старый дом скрипел и вздыхал, как все старые дома, а где-то высоко, в карнизе, стонал ветер.
— Заходи, — наконец произнес я. — У мамы в кладовой, в буфете, всегда есть бренди. Давай выпьем.
— Лучше я не буду заходить.
— Ничего страшного. Она наверху.
Он нерешительно переступил через порог и огляделся. Он никогда раньше не был на ферме.
— Сюда, — коротко сказал я и повел его по коридору на кухню.
Когда мы уселись за стол со стаканами бренди, он сказал:
— Бедная Хелена ходит, словно во сне. Мне ее жаль. Конечно, мне жаль и Доналда тоже, но Хелена за двадцать четыре часа потеряла мужа и лучшую подругу, а это, на мой взгляд, слишком тяжело для кого угодно. Не понимаю, как ты умудряешься верить в Бога, Джан, когда такие ужасные и незаслуженные беды постигают такую безупречную женщину, как Хелена, и такого приличного человека, как Доналд Маккре. Где справедливость? В мире нет справедливости и нет Бога, вот все, что я могу сказать.
— Скажи это Адриану, — проговорил я, отхлебывая бренди. — Он священник. Уверен, что он знает ответы на все вопросы.
— Адриан относится к смерти не так, как я. Он верит в воскрешение.
— Я тоже.
— Правда, Джан? Правда? Как ты можешь? Это выше моего понимания. Боюсь, что чем старше я становлюсь, тем в большего атеиста превращаюсь.
— А я слишком большой трус, чтобы стать атеистом, — сказал я. — Я боюсь ни во что не верить. Мне приходится верить, что Бог есть, но не спрашивай меня, что сделал Доналд, чтобы заслужить смерть Жанны, и что сделала Хелена, чтобы ее постигла двойная утрата, потому что я не знаю. Я не Бог и не священник, у меня нет немедленных ответов на все вопросы.
Некоторое время мы молчали. Уильям налил еще бренди.
— Надеюсь, — сказал он, вертя стакан в руке, — Жанна все же наконец узнала, что такое счастливая, нормальная жизнь замужней женщины. Наконец она получила хоть какое-то вознаграждение за все те годы, что нянчилась с бедным Джералдом Мередитом в особняке Ползиллан. А еще мне кажется, что все мечты Филипа умерли вместе с Сеннен-Гарт, ему было больше нечего ждать. Но я все равно не понимаю, почему Доналд и Хелена…
Заскрипели половицы на лестнице; мать позвала меня издалека, из передней части дома.
— Иду! — крикнул я и сказал Уильяму: — Подожди здесь.
— Хорошо. Не говори ей о…
— Нет, конечно нет.
Я вышел из кухни, пробежал по коридору и обнаружил, что мать в нерешительности ждала меня в холле.
— Это Уильям? — спросила она.
— Да, все в порядке, мама. Я угощал его бренди на кухне. Приготовить тебе чаю?
— Нет, — сказала она. — Нет, я не хочу чая. Джан, дорогой, я так волнуюсь из-за похорон. Я не могу заснуть от волнения. Я не хочу, чтобы Филипа хоронил новый священник. Мне он не нравится, да и Филипа он плохо знал. Как ты думаешь, Адриан… но ведь Адриан теперь такой важный, правда? Он служит в соборе Эксетер. Как ты думаешь, можно попросить его похоронить Филипа?