Наследство Пенмаров
Шрифт:
Но все это пришло мне в голову, когда я увидел, как гроб с телом Филипа опускают в свежую могилу. Я увидел это, и слезы полились у меня по щекам, но оплакивал я не только Филипа, но и несправедливую справедливость, которой я так безнадежно не понимал столько бесполезно прожитых лет.
После похорон я остался ночевать у матери на ферме, а на следующее утро за завтраком попытался убедить ее уехать из Корнуолла на несколько дней, чтобы хоть как-то отвлечься. Но она не хотела об этом даже и слышать. Весь день она провела в постели, поскольку врач строго-настрого запретил ей ходить на похороны Жанны, которые состоялись на следующий
— Я должна проявить участие к маме, — сказала она, — хотя, честно признаться, не считаю, что сострадание облегчает горе.
Но она была настолько потрясена тем, что мать прикована к постели, что на следующее утро срезала в саду Пенмаррика несколько цветов и попросила меня еще раз отвезти ее на ферму.
— Ну что же, мама, — по-деловому сказала она, врываясь в комнату матери с охапкой экзотических цветов, — не думаю, что тебе следует лежать здесь и обливаться слезами. Почему бы тебе не съездить к нам в Кембридж на несколько дней? Тебе даже не придется трястись в поезде, потому что Эдди заказал машину с шофером, чтобы ехать домой, а когда тебе придет время уезжать, мы организуем машину и тебе.
— Нет, — сказала мать.
— Мама, я на самом деле считаю, что…
— Ты очень добра, Лиззи, но нет.
Делать было нечего. Мать была тверда, и ничто не могло заставить ее покинуть дом.
— Старые люди так упрямы, — в отчаянии сказала Лиззи. Она была раздражена тем, что ее великодушие было отвергнуто так безапелляционно. — Что нам с ней делать? Да и сколько она может жить в этом доме одна, только с полоумной прислугой, которая наполовину слепа и почти глуха? А что, если с ней что-нибудь случится?
— Я поставлю там телефон, — пообещал я, — и буду навещать ее почаще. С ней все будет в порядке.
— Ее надо перевезти в Пенмаррик, там она будет под надежным присмотром.
— Дорогая Лиззи, — удивился я, — ты, похоже, плохо знаешь маму! Она никого не слушает. В Пенмаррик ее и на аркане не затянешь.
— Что ж, — сказала Лиззи, быстро пожав плечами, — в конце концов, это твоя забота, не моя. Нам с Эдди уже пора возвращаться в Кембридж. Девочки соскучились… Кстати, что будет с Эсмондом? Может быть, мне следует пригласить несчастного мальчика в гости? Ему, наверное, не захочется оставаться в Корнуолле после всего, что произошло.
— Мне кажется, он уже готовится возвратиться в Шотландию. Но, может быть, во время следующих каникул…
— Да, я должна пригласить его в Кембридж. Кстати, полагаю, от Марианы больше ни слова?
— Нет.
Но тремя днями позже письмо пришло. К тому времени Эсмонд уже отбыл в Шотландию, Лиззи с мужем вернулись в Кембридж, Хелена уехала с визитом к друзьям в Уорикшир, а потом собиралась за границу. Письмо, с французским штампом и маркой Ривьеры, было адресовано мне и написано изящным почерком Марианы.
«Дорогой Джан-Ив, — писала она. — Надеюсь, похороны прошли благополучно и не были слишком ужасны. Конечно, я постоянно думала о вас всех и жалела, что меня там нет, но жизнь с недавних пор стала невероятно тяжелой, а когда я получила твою телеграмму, я находилась в несколько стесненных финансовых обстоятельствах и у меня не было денег на билет домой. Крайне неприятно, когда нет денег, чтобы поступать так, как хочешь, особенно в подобных случаях, и поскольку мне бы хотелось вернуться домой и повидать маму, не мог бы ты быть душкой и выслать мне сто фунтов? Мне очень не хочется тебя беспокоить, дорогой, но в этом году меня без конца преследуют неприятности, все просто ужасно. Мне бы так хотелось увидеть дорогого Эсмонда. Он все еще в Пенмаррике? Очень надеюсь, что он еще не уехал в этот ужасный дом в Шотландии. Эсмонд много обо мне говорит? Я думаю о нем очень часто.
Дорогой, я просто не могу выразить, как я раздавлена несчастьем и как мне жаль этого прекрасного человека, Доналда Маккре, и Хелену. Конечно, брак Хелены нельзя было назвать идеальным, ведь ее муж уехал и бросил ее на три года, но мне кажется, что даже такой брак для бедняжки лучше, чем совсем никакого. Мне так жаль ее. Передай маме огромный привет, а если Эсмонд все еще у вас, скажи ему, как я по нему скучаю и как хочу снова его увидеть. Теперь, когда он стал старше, может быть, он начнет понимать некоторые сложности, которые произошли из-за того, что мы разделены. Пожалуйста, скажи ему, что я ему все объясню, что я всегда его любила, хотя мы и были разлучены на много лет.
Пожалуйста, поскорее ответь мне, дорогой Джан-Ив. С любовью, Мариана».
Я вздохнул, перечел письмо и опять вздохнул. У меня было мало желания помогать Мариане, а поскольку завещание еще не было официально утверждено, я не мог так просто послать ей сто фунтов. Я сел, взял ручку и попытался сформулировать твердый, но вежливый отказ.
«Дорогая Мариана, — вежливо написал я в конце концов, — а ты на самом деле хочешь вернуться в Пенмаррик? Хелена уехала, мама о тебе не спрашивает, Эсмонд отправился в Шотландию. Если тебе, несмотря на вышеперечисленные факты, все же захочется вернуться, дай мне знать, и я вышлю тебе деньги на дорогу. Мне очень жаль, что дела твои были столь плохи, но надеюсь, тебе скоро повезет. Твой Джан-Ив».
Она не ответила, хотя я так и не понял, случилось ли это потому, что ее финансовые дела поправились, или потому, что ей расхотелось возвращаться домой. Я сказал матери, что Мариана написала, но решил не показывать ей письмо.
— Мне она не написала, — обиженно сказала мать. — Так и не написала письмо с соболезнованиями. А тебе она написала только потому, что ей нужны были деньги.
Это была сущая правда, но я решил, что лучше оставить ее слова без комментариев, и некоторое время мы больше не говорили о Мариане.
На следующий день после того, как я ответил на письмо Марианы, я наконец нашел время съездить в Морву и встретиться с Ребеккой. Ни ее, ни Джонаса не было на похоронах Филипа, а Дебора пришла с Саймоном-Питером и его женой. После службы у меня не было времени переговорить с Деборой наедине, и я решил, что Ребекка не пришла, потому что не хотела меня видеть. Это меня злило; понятно, она расстроилась и разочаровалась, когда узнала, что Филип изменил завещание, но я предполагал, что через несколько дней она одумается и признает, что виноват не я. Если же она винит меня, говорил я себе, и закатит мне сцену из-за того, в чем я не виноват, значит, она не любит меня даже вполовину так сильно, как в том клялась. Она же обещала, что Джонас не будет стоять между нами; если же она не выдержит обещания, тогда я пойму, что поступил правильно, не женившись на ней, и позабочусь о том, чтобы вопрос о браке между нами больше не вставал.