Наследство Пенмаров
Шрифт:
— Тогда зачем тебе понадобились деньги?
— Карты. Я проигрался в карты. В Карнфорт-Холле.
— Значит, дочь доктора не существует.
— Нет, — повторил я. — Не существует. Кларисса все выдумала.
Наступило долгое молчание. Белая королева выскользнула у меня из рук и со стуком упала на доску.
— Боюсь, я тебе не верю, — сказал он.
Снова наступило молчание. Я опять взял черного коня и сжал его, словно хотел расплющить. Это была унизительная сцена, и глаза у меня защипало
— Думаю, тебе лучше все мне рассказать.
Я ничего не говорил. Я стоял к нему спиной. Я видел только доску и маленькие фигурки из слоновой кости.
— Я слушаю, Марк.
— Тебе незачем знать подробности, — сказал я. — Все уже улажено. Все кончено. Я сделал все необходимое. Тебе вовсе незачем об этом знать. Я не хочу, чтобы ты об этом знал.
— Боюсь, я тебя не понимаю. Как может быть «все кончено», если Кларисса пишет, что ты собираешься в будущем содержать в Пензансе эту женщину?
— Только несколько месяцев, — быстро сказал я, — а когда у нее родится ребенок…
Я остановился. Повисла тягостная, отвратительная тишина. Я повернулся, чтобы посмотреть на отца, увидел выражение его лица, попытался опять сосредоточиться на письме. И тут я все понял.
Кларисса не написала, что Роза беременна. Винсент рассказал ей не все.
— О Боже! — Я сел, поставил локти на столик для шахмат, и несколько фигурок из слоновой кости упали на ковер. Казалось, щеки прожгут мне ладони. — О нет! — Крупные горячие слезы выступили у меня на глазах. Я плакал. — Нет, нет…
— Пожалуйста, — сказал он. — Пожалуйста, Марк.
Я продолжал плакать.
— Думаю, тебе лучше рассказать мне всю историю.
— Нет, — сказал я. — Я не хочу тебе рассказывать. Я не хочу, чтобы ты знал.
— Но я уже знаю. У тебя было приключение с дочерью врача, и теперь у нее будет ребенок.
Я не мог слушать его голос. Я заткнул уши руками, мои слезы полились на шахматные фигурки из слоновой кости и потекли по полированной поверхности доски.
— Я даю тебе шанс оправдаться.
— Я не могу.
Как мог я ему объяснить, что хотел Розу, потому что она напоминала мне Джанну, и что я хотел Джанну, потому что мне было необходимо обладать такой женщиной, а обладать такой женщиной мне было необходимо потому, что… Я сам не знал, почему. Я не понимал, почему холостяцкое воздержание было для меня невозможно. Я никогда не понимал, почему так часто хочу женщину, которая совершала бы со мной все обряды любви, даже если никакой любви и нет. Я знал только одно — чем несчастнее я был, тем труднее мне было оставаться без женщины. Моя одержимость Джанной возникла, когда я чувствовал себя подавленным, сбитым с толку и одиноким.
Отец заговорил снова. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы выслушать его и понять.
— Кто эта женщина? — Его голос был по-прежнему спокоен и серьезен, но было понятно, что он расстроен еще сильнее. — Как ты с ней познакомился?
— Случайно, в Сент-Ивсе. Она работала нянькой. У нее нет ни денег, ни родных. — Я достал платок, рука моя дрожала. — Мы встречались каждый день в течение недели.
— Ты хочешь сказать, что она приходила к тебе в гостиницу? Дочь врача? Хорошо воспитанная девушка?
— Нет, я… я снял тент для купания на пляже.
— И там у вас было приключение.
— Да.
— В течение недели.
— Да.
— Ты ввел ее в заблуждение обещанием жениться?
— Нет, я ничего не обещал.
— А теперь… ты обещал на ней жениться?
— Нет.
— Понимаю. Значит, ты пользовался ею несколько дней, погубил ее, потом решил очистить свою совесть с помощью денег, занятых у Жиля Пенмара. Ты сказал Жилю…
— Нет.
— Но ты пошел к нему, — сказал он. — Ты не пришел ко мне.
— Я не мог… я не хотел тебя расстраивать.
— Ты еще больше расстроил меня тем, что обратился к Жилю. Конечно, ты вел себя отвратительно, мне за тебя стыдно, я глубоко шокирован, но человек несовершенен; у каждого есть недостатки, каждый совершает ошибки… Я не отрицаю, что очень сердит на тебя, но постараюсь понять и простить. И труднее всего простить — не твое аморальное поведение, хотя и это достаточно скверно, а твое двуличие. Ты обманул меня, лгал мне…
— Только потому, что…
— …Только потому, что у тебя не хватило мужества признаться в таком бесчестном поступке! И все же я не имею права сильно на тебя сердиться; это не только твоя вина, но и моя. Я очень старался быть тебе хорошим отцом — дать приличное воспитание и внушить определенные принципы, — но теперь я вижу, что не сумел. Я делал все, что мог, но этого, видимо, было недостаточно.
— Не говори так. Пожалуйста. — Я встал, все еще держа письмо Клариссы в руке. Лицо мое было мокрым от слез. — Не надо, не надо, не надо.
— Это правда, — сказал он. — Я никогда тебя не понимал. Я никогда не понимал твою мать и никогда не понимал тебя. В тебе нет ничего от меня, совсем ничего. Я все искал и искал хоть какую-нибудь искру, которую мог бы узнать, какое-нибудь сходство… но ничего нет, даже твоя любовь к истории — это наносное, выросшее из твоего желания во всем превзойти Найджела. Ты похож только на свою мать. Ты — Пенмар. Наверное, подсознательно я это понимал с момента твоего рождения.
— Нет! — закричал я. От какого-то ужасного, всепоглощающего чувства я вдруг ослабел настолько, что едва мог стоять. — Нет, нет, нет…