Наследство Пенмаров
Шрифт:
Я подумал: даже мама изменилась. Она стала скрытной, нетерпеливой и даже немного сердитой. Раньше она никогда на нас не сердилась. Никогда — до их приезда.
Я почувствовал себя таким подавленным, мне стало так жаль себя, что аппетит пропал, и я за чаем почти ничего не ел.
Потом я закрылся на чердаке с игрушечными поездами, но даже там мне не дали побыть одному. Пришел папа с Хью.
— Хью любит поезда, — сказал он. — Я подумал, что тебе захочется показать ему свою коллекцию.
— Пожалуйста, — попросил Хью заискивающе. Он смотрел на мою коллекцию широко открытыми
— Почти такая же, мне кажется, — рассеянно заметил папа и оставил меня с Хью, вернувшись вниз к маме.
— Какая прекрасная коллекция! — искренне восхитился Хью, пока я боролся со злостью. — Как тебе повезло. Можно я с ними поиграю?
Я проглотил комок в горле, делая над собой огромное усилие.
— Я очень аккуратно, — сказал Хью. — Обещаю.
— Хорошо, — согласился я.
Мы немного поиграли вместе, но вскоре я почувствовал желание побыть одному, поэтому ушел, оставив счастливого Хью.
Уильям и Маркус играли на лужайке во французский крикет, а Мариана изящно сидела на качелях и смотрела на них. Уильям даже смеялся. Я резко повернулся и пошел в сторону леса.
— Иди поиграй с нами, Адриан, — позвал Маркус.
— Нет, спасибо.
— Давай! — закричал Уильям.
Я покачал головой. И услышал, как Маркус сказал со вздохом:
— О Боже мой! Надеюсь, он не будет таким, как Филип. Я ужасно не люблю, когда люди плохо относятся друг к другу.
— Адриан, — возразил Уильям с холодной суровостью, — никогда ни к кому не относится плохо.
— Ну конечно же, я не хотел сказать…
Я быстро пошел прочь, чтобы их не слышать. В лесу я пришел к своему любимому дереву и забрался на свою любимую ветку. Там было спокойно. Я почувствовал себя лучше, но, когда несколькими минутами позже стал спускаться вниз, обнаружил, что какой-то вандал вырезал на стволе инициалы «Ф.К.».
Филип Касталлак. Он даже изуродовал мое любимое дерево. Я пришел в такую ярость, что немедленно побежал в дом за ножом и принялся менять инициалы. Я изменил «Ф» на «А», добавив палочку, и «К» на «П», добавив две.
За ужином я снова увидел его. Когда я вошел в комнату, он уже запихивал в рот сосиски и картофельное пюре.
— Ты что, всегда царапаешь свои глупые инициалы на каждом красивом дереве? — сразу спросил его я.
Он не ответил.
— Не надо, Адриан, — сказал Уильям. Он, Маркус и Мариана ужинали вместе с нами; папа и мама должны были ужинать позже, одни, а Хью и Жанна уже поужинали в детской с няней и малышкой Элизабет.
Я сказал Филипу — вполне ясно, так, чтобы он понял:
— Если ты нацарапаешь свои инициалы еще хоть на одном дереве, я тебя побью.
Он сделал вид, что не расслышал. Маркус с несчастным видом прокашлялся.
— Заткнись, Адриан, — сказал Уильям.
Я пришел в ярость:
— Как ты смеешь вставать на его сторону!
— Я не встаю ни на чью сторону, — возразил Уильям, беря себе еще одну сосиску. — Я просто не хочу, чтобы вы все передрались. Это того не стоит.
— Ужасно, — с облегчением согласился Маркус. — Я терпеть не могу сцен.
— В конце концов, — утомленно сказала Мариана, изящно отпивая молоко из стакана, — что такое дерево?
— Да, конечно, — сказал я, — ты ведь просто девчонка. Ты не понимаешь.
— Ах! — воскликнула Мариана. — Как мне надоели мальчики! Почему тетя Роза не завела себе девочку, если уж ей так хотелось иметь детей? Жаль, что здесь нет Элис.
— Кто такая Элис? — спросил Уильям.
— Наша подружка, — пояснил Маркус. — Она брала уроки вместе с Марианой в Пенмаррике.
— Теперь мне даже хочется, чтобы здесь была няня, — сказала Мариана, размазывая пюре по тарелке. — Знаю, я все время ворчала на нее, но она мне очень даже нравилась. Даже старая глупая мисс Пич…
— А папа уволил мисс Пич? — спросил обеспокоенный Маркус. — Я ничего не знаю, потому что мы с Филипом были в школе.
— Ах, это было ужасно, — сказала Мариана, подавив зевок. — Все эти утомительные сцены, когда папа приехал в Пенмаррик, а вы были в Суррее! Вы себе не представляете, как это было ужасно. Няня все время плакала, говорила, что не расстанется с нами, но не будет жить под одной крышей с хозяйкой, которая падшая женщина — интересно, что бы это значило? — а мисс Пич плакала, стонала и говорила то же самое, и папа сразу уволил их обеих, прежде чем они одумались. Мне кажется, Что няня могла бы и передумать, потому что она нас всех обожала, но папа не хотел ее больше видеть, потому что она плохо отзывалась о тете Розе. Не понимаю, как они могли так говорить о тете Розе, если никогда ее не видели. Мне, например, кажется, что тетя Роза намного приятнее и лучше, чем…
— Бедная няня и мисс Пич, — очень быстро сказал Маркус, — бедная мама. Как она, должно быть, расстроилась. Жаль, что нас с Филипом там не было, мы могли бы помочь.
— Даже если бы ты там был, ты все равно бы ее не увидел, потому что я там была и почти ее не видела. Она все время плакала: то у нее была мигрень, то она ездила в Лондон, чтобы встретиться с юристами. То и дело приезжал доктор Солтер, говорил: «Ах, миссис Касталлак, вам не следует делать то, делать это, вы не должны ездить в Лондон». Но она не обращала внимания на его слова. И выглядела она плохо. Была такая бледная и совсем не заботилась о том, чтобы волосы лежали красиво, а еще она располнела, как-то осела, и одежда плохо на ней смотрелась. Я слышала, как няня говорила мисс Пич, что маме тяжело в это ужасное время оказаться в таком положении, и мисс Пич согласилась.
— Бедная мама, — сказал Маркус. Он был бледен. — Надеюсь, сейчас она хорошо себя чувствует. Я рад, что няня и мисс Пич пожалели ее.
— Тебе бы следовало послушать, что говорили другие слуги, — продолжала Мариана. — Я-то думала, что они будут против папы и станут жалеть маму. Но они говорили: она должна была знать, что этого следовало ожидать, если выходишь замуж за Пенмара — правда, смешно, что они считают папу Пенмаром, как бабушку? — и что если бы она была умнее, то не устраивала бы такого скандала. Они говорили, что такое случается, когда напускаешь на себя важность и пытаешься притворяться тем, кем ты не являешься. Они говорили…