Наследство Уиндемов
Шрифт:
Дукесса подала знак Сэмпсону накрывать на стол.
Вильгельмина произнесла недовольным тоном:
— Но где же мой племянник, новоявленный граф Чейз? Он — единственный, кто еще не представился мне.
— А я уже видела его, мама, — сказала Урсула, опуская ложку в черепаховый суп. — Он очень хорош собой и такой большой! У него волосы черные, как у Дукессы, и те же голубые глаза.
— Они ведь родственники, — ответила Вильгельмина. — Им нельзя было жениться. Это может плохо отразиться на их детях. Они могут оказаться какими-нибудь гномами.
— Но, мэм, наш брак абсолютно
— Англиканская церковь, — произнесла Вильгельмина с заметной дозой презрения. — Какое им дело до этого? Они счастливы, принимая подкуп. Если у мужчины есть титул и деньги, чтобы заплатить, они одобрят и подпишут все, что угодно. Так ведь все и было, не правда ли?
— Уверяю вас, мэм, подкупа не потребовалось. Наш брак был заключен во Франции, где католическая церковь достаточно строга. Там даже требования при заключении государственного брака так же серьезны, как и церковные.
— Во Франции? — презрительно фыркнула Вильгельмина, напомнив Дукессе ее кобылу Бирди. — Теперь мне уже все ясно. Вряд ли такой брак может считаться законным в Англии!
— Уверяю вас, мэм, он абсолютно законен. Мистер Уикс представит вам все гарантии его законности. Но он сделает это после обеда, здесь, в этой комнате, а не в своей спальне, как вы от него добивались. Ну а теперь, думаю, нам не стоит докучать окружающим своей болтовней. Будем спокойно завтракать.
— Ты глупая базарная сука!
— Но.., простите, мэм?
— Я говорю, как чудно все это вышло у вас, без малейшей зацепки, не к чему придраться. Что еще могла бы я сказать?
Было очевидно, что негодование Вильгельмины возрастало, она уже почти не стремилась скрывать свои оскорбления.
— Новый граф ведет себя некорректно по отношению ко мне, — продолжала между тем Вильгельмина. — Он не пожелал даже представиться. Это указывает на пробелы в его воспитании.
"В этом она, возможно, и права”, — подумала Дукесса. Вслух же она произнесла:
— Вы еще будете иметь удовольствие встретиться с ним за обедом, мэм. — Она подняла свой стакан, и лакей Тоби налил ей лимонад. — Спасибо, — сказала она, улыбаясь ему.
— Чтоб он сдох!
— Прошу прощения, мэм? — спросила Дукесса, игнорируя чуть не задохнувшегося от изумления Криттакера, сидевшего рядом с Вильгельминой. Его реакция ясно показывала, что слова были произнесены достаточно четко.
— Я говорю, что его сиятельство граф просто взвыл бы, попробовав этой ветчины. Она пересолена и нарезана слишком крупными ломтями.
Мистер Уикс послал Дукессе предостерегающий взгляд и поднялся из-за стола. Дукесса видела, что даже бедная Урсула находится в замешательстве, но не может сдвинуться с места без разрешения матери. Фанни и Антония сидели, замерев от ужаса, будучи просто не в состоянии шевельнуться Дукесса продолжала медленно есть, в задумчивости поглядывая на своего кузена Джеймса, ее ровесника. Возможно, он будет таким же крепким, как и Марк, когда достигнет его лет, но пока он еще обладал юношеской хрупкостью и стройностью. Он был белокурым, с прекрасными темно-зелеными глазами и чертовски упрямым подбородком. Юноша казался очень спокойным,
Время ползло очень медленно. Ей не хотелось больше ни о чем думать, ничто не интересовало ее, все казалось слишком пресным по сравнению с ее беспокойством о Марке. Скорее бы он пришел. Нужно убедиться, что он снова не переломал свои ребра. Наконец, не выдержав, она поднялась:
— Извините, но у меня еще есть дела. Я должна удалиться.
— Она мнит себя королевой, глупая шлюха, — бросила ей вслед Вильгельмина.
— Что ты сказала, мама?
— Я сказала, что у нее прекрасное платье, выглядит очень богато.
Мистер Криттакер поперхнулся бараниной. Дукесса неспешно вышла из комнаты. Говоря по правде, ей хотелось просто бежать. Вернувшись к себе, она принялась за чтение лондонской “Тайме”, раздел светской хроники, пытаясь выудить что-нибудь новенькое. Но ее внимания хватило лишь на десять минут, после чего она снова принялась размышлять о Марке, гадая, где он теперь находится. Ей не терпелось узнать, что же у него произошло с этим хлыщом Тревором.
Марк пустил Стенли легкой рысью, наслаждаясь свежим летним ветерком. Солнце светило ярко, но жары не было. Ощущалось приятное тепло. “Где же этот негодный фат Тревор…"
Этот нахал из нахалов выбрал себе строптивого жеребца Клэнси, несмотря на предупреждения Лэмбкина. Конюх сказал, что Тревор лишь рассмеялся в ответ и без малейшего труда вскочил в седло, а затем помчался в направлении востока. Клэнси выглядел слишком послушным, едва не жалким. Впрочем, он может взбрыкнуть в любой момент.
Марк проехал верхом уже часа три, и нигде не было ни малейшего признака “общипанного” Тревора. Он решил наконец остановиться, отдохнуть и поболтать со своими арендаторами. Эти люди, так приветливо зазывавшие его к себе, тут же с любопытством стали расспрашивать о французах, которые питаются лягушками, о том, как удалось разбить их и отбросить назад, об отважных британских войсках, о тиране Наполеоне, императоре лягушечников. Они все с таким восторгом и уважением смотрели на него, как будто это он один разбил французов и заставил отречься от престола Наполеона. Жены арендаторов улыбались ему и угощали сидром, ребятишки поглядывали с благоговейным страхом.
Ему вдруг стало очень легко и спокойно среди них. Наконец-то он был графом Чейзом, хозяином Чейза.
Но где же мог быть Тревор? Возможно, Клэнси уже успел сбросить его, и он сломал себе шею. Чудесная мысль! Неужели его должно огорчить это? Или, возможно, Тревор растянул себе лодыжку и, жалобно всхлипывая, возвращается в Чейз, читая про себя какие-нибудь печальные стишки Байрона?
Марк презрительно ухмыльнулся и вдруг увидел всадника, ехавшего ему навстречу с северной стороны. Он натянул уздечку, заставляя Стенли остановиться.