Наследство Уиндемов
Шрифт:
— Кажется, пора идти.
— Да, — ответил он низким хриплым голосом, все еще не отрывая глаз от ее груди, — полагаю, что пора, Дукесса.
Было уже довольно поздно.
Стоя перед зеркалом, Дукесса соображала, как ей справиться с пуговицами на спинке платья. Вдруг дверь смежной комнаты открылась, и она увидела Марка в темно-бордовом халате.
Дукесса замерла в удивлении.
— Что ты делаешь здесь?
— Я — твой муж и могу быть там, где мне нравится.
— Понятно, — ответила она, глядя на завернувшийся ворот его халата, на протертый материал на локтях.
— Сомневаюсь,
— Как тебе понравилась Вильгельмина? Он слегка нахмурился.
— О, разве она не была любезна со мной до приторности? Но я не склонен доверять ей, так же как и Тревору. Я был прав. Он не отрывал алчных взглядов от твоей груди, и не пытайся отрицать это. И Джеймс тоже пялился, однако последний больше погружен в свои внутренние проблемы. Слава Богу, вечер прошел нормально, никто не сосредоточивался на семейных делах. Выручали политические события, визиты иностранных послов, всевозможные слухи и сплетни. Ты слышала когда-нибудь куплеты о Великой Княгине Екатерине и ее брате, царе Александре? Грубость, жестокость и разврат…
— Я слышала, как Спирс напевал их, у него недурной баритон, и сами куплеты довольно остры.
— Да, он тоже так считает. Тетушка Вильгельмина вела себя абсолютно нормально, насколько это можно ожидать от одичавших колонистов. Еще эта замедленная речь! Почему надо говорить врастяжку? Так и подмывает прикрикнуть, чтобы они ворочали своими языками быстрее. К счастью, вечер закончился мирно.
"Да, все прошло достаточно безболезненно, — подумала она. — Но удивительно, почему Вильгельмина пыталась очаровать Марка? Это было слишком явно и приторно, Марк прав”. Что касалось ее самой, то она весь вечер не могла оторвать глаз от Марка. Она смотрела на красивые очертания его рта; любовалась его руками с длинными чувственными пальцами, вспоминая, как совсем недавно они ласкали ее; наслаждалась его низким, глубоким голосом. И вот он здесь, рядом. Зачем же он пришел? Чтобы снова мучить ее?
— Ты не поможешь расстегнуть мне платье, Марк? Я просто не в силах справиться с ним.
Услышав такое от любой другой женщины, он бы воспринял это как приглашение. Дукесса откинула со спины густые волны своих черных волос. Ее лицо казалось теперь еще более тонким в обрамлении длинных прядей, черты его были скульптурно-четкими и правильными, их лишь слегка оживляли черные короткие завитки волос возле ушей. Дукессе очень шли распущенные волосы, и она выглядела теперь не такой строгой, как с черной косой, уложенной вокруг головы.
Марк расстегивал пуговки у нее на спине. На Дукессе в этот вечер было чудесное темно-голубое платье под цвет глаз. Закончив, он отступил на шаг:
— Все, теперь ты свободна.
Она повернулась к нему лицом. Он не двигался. В комнате не было ширмы.
— Ты не мог бы оставить меня на время, мне нужно переодеться.
— Нет, но я иду в постель.
Она смотрела, онемев от изумления, как он идет к ее постели, стоявшей на возвышении в конце комнаты, развязывает и сбрасывает халат.
Дукесса отлично поняла, чего он хочет, хотя она никогда не думала, что он так легко и цинично сможет продемонстрировать
Она стояла, уставившись на него.
— Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой, Марк? Он холодно улыбнулся ей.
— Раздевайся, Дукесса.
Очень медленно она стянула платье с плеч, и оно упало небольшой горкой голубого шелка к ногам. Затем, стоя в сорочке, слегка нагнулась и, сняв темно-голубые подвязки, освободилась от чулок.
— Прежде ты почему-то не хотел меня, — сказала она, подойдя к постели.
Ее лицо, в обрамлении черных волос, казалось очень бледным на фоне тусклого освещения комнаты. Мэгги была права. Это сочетание молочно-белой кожи и черных волос выглядело поистине завораживающе. Она была необыкновенно изящной — жена, опоившая его опием и женившая на себе.
— Да, — ответил он. — Но я все же мужчина, а ты моя жена. Так в чем же дело? Мне это больше подходит, чем скакать в Дарлингтон в поисках какой-нибудь смазливой потаскушки. Ты доставляешь мне не очень много удовольствия, но все же я воспользуюсь тобой. Попробую удовлетвориться ничтожной толикой наслаждения. Иди ко мне, я хочу снять с тебя сорочку.
— Но ведь ты говорил, что не станешь иметь детей от меня, не позволишь внукам моего отца унаследовать графский дом.
— Да, разумеется, я говорил это. Так и будет.
— Не понимаю.
— Не сомневаюсь, что ты не понимаешь пока, но вскоре все прояснится. Я лишь прошу тебя, не надо никаких криков и жалоб. Если хочешь, лежи как оловянная болванка, пожалуйста, только никаких плачущих звуков, умоляю.
— Надеюсь, ты не станешь называть меня Лизетт?
Он рассмеялся своим мрачным смехом.
— О, разумеется, нет. В нормальном состоянии спутать тебя с ней невозможно. Слишком заметная разница в ее пользу. Но почему бы мне не называть тебя Селестой?
Она еще больше побледнела.
— Ты ведь был в Лондоне всего одну ночь?
— Да. И что?
— За эту ночь ты успел побывать с Селестой?
— Да, и она довольно искусна, хотя ей тоже не сравниться с Лизетт и ее утонченными ласками. Однако мне понравилось то, что она из Бристоля и прошла неплохую практику с моряками. Разумеется, они слегка грубоватый народ, но иногда и это занятно. А какая у нее грудь! Мои ладони не так уж узки, но ее грудь в них не умещалась. Ладно, хватит уже, иди сюда, Дукесса.
Это было уже чересчур! В конце концов она слишком горда, чтобы выносить столько унижения.
— Нет, Марк, мне что-то не хочется, — сказала она и, развернувшись, направилась к двери, подхватив по пути халат Она уже взялась за ручку двери, когда Марк оказался рядом. Он потащил ее назад за собой, потом остановился и, откинув в сторону ее волосы, стал целовать шею. Дукесса замерла. Ее халат распахнулся, и она почувствовала тепло его тела, его поцелуи, язык.
Очень нежно он повернул ее лицом к себе, потом подхватил на руки и понес к постели. Положив ее на спину, Марк стоял рядом уже обнаженный, но она не смотрела на него.., не могла, чувствуя испуг. Ее состояние было далеко от возбуждения. Ни слова не говоря, он вытряхнул ее из халата, потом взялся за сорочку…