Насмешка
Шрифт:
— Не исключаю такой возможности, — деловито кивнул наместник.
— Да как вы можете?! — ужаснулась лаисса. — Вы же говорите о своей жене!
— Ежели Святые послали мужчине испытание, — вклинился хозяин замка, — он должен пережить его. Боль телесную мужчина обязан терпеть, стиснув зубы, дабы не показать своей слабости. Боль душевную дозволено выплеснуть через слово, дабы она не испепеляла нутро, ослабив дух и тело. К тому же, говоря о своей супруге, высокородный ласс не клевещет, а правда зазорной быть не может. Вот ежели я передам кому слова ласса Ренваля, позволив себе предать доверие, то позор будет на мне, ибо сплетни недостойны мужчины. Но моя честь мне дорога, и все сказанное меж нами, меж нами и останется.
— Как же это все отвратительно, — простонала Лиаль и шагнула в открытые двери покоев, срывая с головы вуаль раньше, чем хозяин замка покинул их.
Мужчина ненадолго замер, разглядывая красивейшее женское лицо, исполненное праведного гнева. После шагнул к наместнику и тихо спросил:
— Как имя столь прекрасной дамы?
— Прочь, — коротко велел Ландар, и двери закрылись за лассом. После приблизился к супруге, забрал у нее из рук вуаль и швырнул ее в лицо Лиаль. — Я приказал не снимать, коли рядом будет посторонний.
Девушка скомкала вуаль и отошла от мужа. Губы ее дрожали от едва сдерживаемой обиды.
— Вы чудовище, Ландар, — прошептала она и удалилась в опочивальню, где уже растопили камин.
Наместник опустился в кресло и устало потер лицо. Испытал ли он удовлетворение от своей выходки? Нет. Впрочем, раскаяния тоже не было. Лаиссе в очередной раз напомнили, что она всего лишь тень своего мужа, и быть ей тенью до последнего вздоха. Однажды она смирится, устав от бесплодной борьбы, однажды…
— Попав в зубы старого волка, юная лань должна понимать, что она всего лишь мясо и не более, — негромко произнес Ландар, вспоминая случайно подслушанные слова лаиссы, ставшие для нее роковыми. — Лань допрыгалась, а волк может пировать.
Они так и не покинули гостевых покоев. Трапезничали там же. После купели легли спать, отодвинувшись друг от друга на разные края большого ложа. А ночью Ренваль проснулся от всхлипов своей супруги. Он открыл глаза и некоторое время слушал, как Лиаль плачет. Мужчина поморщился от желания привлечь ее к себе и успокоить. Затем сжал в кулаки одеяло, чтобы, не дай Святые, не показать, что слезы девушки его тронули. От неожиданного чувства сожаления Ландар разозлился на себя. «Ежели принял решение, не меняй его», — учил покойный отец.
Мужчина закрыл глаза. Перед его внутренним взором встала женская фигурка, стоявшая между зубцов на стене его замка. Ее волосы трепал ветер, взметал подол тяжелого бархатного платья. Глаза, напоминавшие ему звезды в черноте ночного неба, так и остались закрыты. Она стояла спиной к пропасти, открывшейся за ней. Губы беззвучно шевелились, кажется, она шептала молитву. Хотя… Может и не молитву. Потом Ренваль услышал гул собственных шагов, стремительных шагов, но не столь стремительных, как хотелось. Он спешил, спешил, спешил, он хотел успеть…
— Анибэль! — Ландар порывисто сел на ложе, вытирая дрожащей рукой пот со лба.
Крик, разорвавший грудь, оглушил его самого. Наместник повернул голову, увидел Лиаль, все же уснувшую, и гнев исказил лицо мужчины. Это неправильно! Несправедливо! Рядом должна быть не эта чужая ему женщина, не это лицо, не это тело. Лиаль открыла глаза, почувствовав тяжелый взгляд мужа. Ренваль глухо застонал, глядя в карие глаза второй супруги. А должны быть зеленые, зеленые! Ненужная, неправильная, не та…
— Спи, — раздраженно произнес он и рывком поднял тело с постели. — К Нечистому, спи! — Наместник оделся и покинул покои, а Лиаль осталась.
Утром они не разговаривали. Наместник был замкнут, благородная лаисса не стремилась к беседе. Перед выходом Ренваль мрачно оглядел жену, затем молча подал ей вуаль. Лиаль так же молча ее надела, скрывая бледное лицо, напоминавшее каменную маску. Наместник положил руку на рукоять меча, стиснув ее с такой силой, словно хотел вовсе вырвать, и устремился к дверям, не ожидая супруги.
Истерзав себя воспоминаниями, измучив всеми вопросами, которыми мучился много лет назад, Ландар к рассвету напоминал сгорбленного старика, на которого каменной глыбой вдруг обрушилось прошлое. Он стоял в холодной галерее и не ощущал холода, вновь и вновь проживая один и тот же день.
— Зачем? — шептал ласс Ренваль. — Зачем, Ани, зачем?
А когда над замком Гальдар посерело небо, призывая рассвет на спящее королевство, наместник подошел к окну и выглянул на улицу. В глаза ему бросилась крепостная стена, и перед глазами встал образ другой женщины. Ландару вдруг живо представилось, что между зубцов стоит Лиаль, и это ее волосы треплет ветер, ее подол взлетает под холодными порывами. Только глаза ее почему-то были открыты, и в них мужчина увидел укор и испепеляющую душу ненависть, смешенную с презрением. Вот она раскидывает в стороны руки, словно птица, потерявшая перья, отталкивается и летит назад.
— И вновь свободен, — прошептал Ренваль и мотнул головой, отгоняя видение. — Нет. Нет! Не хочу, хватит. Не надо! — выкрикнул в пустоту наместник и направился в покои, надеясь, что живое тепло второй супруги разгонит призраков прошлого, вернув ему уверенность настоящего.
Но Лиаль встретила его ледяным отчужденным взглядом. Ренваль отчего-то не осмелился приблизиться к ней. Он закрылся в себе и сказал лаиссе от силы пару слов, она не ответила вовсе, уйдя в известные только ей одной мысли. Их близость тяготила сейчас обоих, и желание оказаться хотя бы на небольшом расстоянии было столь сильным, что выезд из ворот чужого замка стал для обоих супругов приятным событием.
Следующая ночь, проведенная на постоялом дворе в разных комнатах, принесла отдохновение и немного разрядила воздух, сгустившийся настолько, что казалось, вот-вот и пространство разорвет шипящая молния. После завтрака они вновь начали разговаривать. Но что это были за разговоры!
Лиаль слышала крик мужа, в котором оказалось столько боли, паники и горя, что его последующий взгляд и раздраженное: «Спи!», — не оставили сомнений в истинных чувствах наместника. В то мгновение Лиаль поняла, что мужа у нее не было и не будет, а есть мужчина, который по непонятной причине вцепился в нее, будто зверь в добычу, терзающий ее, изливающий все, что копилось в нем годами. Только быть сосудом для его желчи ей не хотелось. Потому на первый же вопрос супруга, Лиаль ощетинилась и выпустила яд, мстя за обиды и унижения, пережитые в счет долгов мужа перед его прошлым.