Насмешник
Шрифт:
Великое Зимбабве расчистили и содержат в образцовом порядке (правда, на части его территории соорудили площадки для гольфа); камни, выпавшие из стен, вернули на место, провели дорожки и, где нужно, устроили ступеньки. Теперь оно со своими валунами, расположенными повсюду, выходами скальных пород и рядами каменных кладок походит на парк в Девоне.
Акрополь — это крутая небольшая гора высотой футов в триста пятьдесят, подняться на которую изначально можно было по двум узким расщелинам в граните. Смотрители проложили более удобную и пологую тропу со скамеечками, чтобы пожилые экскурсанты могли сделать передышку. На вершине — масса укреплений и стен, возведенных между валунами и самой скалой. По всей видимости, когда-то здесь укрывались от врагов, а также занимались производством: плавили золото, хотя никаких копей поблизости не обнаружили. Вероятно, белые первопроходцы нашли здесь массу предметов, представляющих немалую историческую ценность, большая часть которых была уничтожена. Из того, что уцелело, кое-что хранится в музее в Булавайо,
До Храма отсюда более четверти мили. Это огромная сплошная стена, которая образует овал, возведенная из каменных блоков без применения раствора и украшенная по всей своей длине, составляющей двести шестьдесят пять футов, двойной зигзагообразной полосой. Входы перестроили, и теперь они иные, чем были прежде, и представляют собой сквозные проемы на всю высоту стены с закругленным верхним краем, напоминающим контрфорсы Котсуолда. Изначально верх был прямой и стена продолжалась над поперечной балкой. Внешняя стена имеет у подножия толщину в шестнадцать футов. Путеводитель умалчивает о ее высоте, но, думаю, она не выше двадцати футов. Стена должна была производить грозное впечатление. Даже в нынешнем своем виде многим впечатлительным душам — Дафни в их числе — это место кажется жутким. В нем, конечно, есть тайна. Большую часть внутреннего пространства занимает вторая стена, столь же высокая, как внешняя, между которыми остается узкий мрачный проход, который ведет к массивной башне конической формы, которую, разумеется, окрестили «фаллической». Я скептически отношусь к подобным модным атрибуциям. Разве детали некоторых лондонских станций пригородной железной дороги «фаллические»? Разве они служат соответствующему культу? Единственный откровенный символ фаллоса, какой я знаю, это обелиск, воздвигнутый Вигланном в предместьях Осло. Невозможно ошибиться, что именно вдохновило автора на эту торчащую вертикаль. Но у нее нет поклонников.
Внутри стен можно по оставшимся следам увидеть, какая часть пространства имела крышу, какая не имела, где совершался обряд, а где был коровник — конечно, предположительно. Общее название «храм» и лежащая на всем глубокая тень рождают в воображении картины кровавого и отвратительного ритуала, но, по сути, нет никакого основания предполагать, что это вообще было место отправления какого-то культа. Ручаюсь, самым изобретательным постановщикам фильмов не воссоздать того, что здесь происходило, и не поместить сюда жрецов и жриц так, чтобы это выглядело правдоподобно. Марсианин, который увидел бы католический храм в родезийском Солсбери, понял бы, что уже был в сооружении, построенном такими же людьми (жившими в несравненно худшую эпоху) и с той же целью в Солсбери английском. Но европеец покидает «Храм» в Зимбабве с ощущением, что его не с чем сравнить. Это пример того, что так часто возбуждало в Г. К. Честертоне отвращение. Извращенная форма. Нечто бесповоротно чуждое.
Но тут, похоже, нет соответствия и традиционным африканским святыням. Последние раскопки заставляют думать, что это был царский крааль, что внешняя стена — позднейшего происхождения, нежели внутренняя, что коническая башня выполняла роль сторожевой или же это просто грандиозный монумент во славу некой личности. Думают, что она построена совсем недавно племенем банту.
То есть недавно, если иметь в виду некоторые другие теории, имеющие хождение в Родезии. И, конечно, выдвигались предположения, что Храм построил царь Соломон; кроме него фигурировали некий доисторический исконный народ и таинственная белая раса, в которой все до единого были масоны, а еще индийцы, арабы, персы, даже китайцы; кто угодно, только не туземцы, ибо родезийцы, даже самые культурные из них, верят, как в церковный догмат, что банту на протяжении всей своей истории были такими же, как в тот момент, когда их открыли, примитивными дикарями, не знавшими никакого мирного искусства. Самое большее, на что местные готовы согласиться, это что чернокожие, возможно, способны построить каменную стену, но только будучи рабами и под руководством азиатов. Здесь предпочитают теорию об исчезнувшем племени белых людей. Она была поколеблена результатами «углеродного анализа» древесины балки над водостоком во внешней стене. Кроме того, существует, кажется, электрический прибор, позволяющий определить возраст древесины. Два независимых исследования показали, что этому образцу примерно семьсот лет. Я не утверждаю, что мне понятна технология подобных анализов. Эксперты говорят, что возможно большое расхождение в результатах в зависимости от того, откуда взят образец, из середины дерева или близко к поверхности. Датировка тринадцатым веком была охотно принята, поскольку к этому времени банту, по всей видимости, еще не появились в данном районе. Бушмены построить Зимбабве не могли. Значит, это сделала не африканская раса, обладавшая высокоразвитой культурой. Таков популярный аргумент. Но не нужно быть ученым, чтобы усомниться в значимости результатов анализа. Многие местные особняки имеют подлинные балки эпохи Тюдоров, то есть XV–XVII веков; во многих старинных домах балки заменяли новыми. Зимбабве давно испытывает недостаток дерева. Более чем вероятно, что строители, какой бы они ни были расы или какого века, использовали брусья с более ранних построек. «Углеродный анализ», по сути, ничего не
Поблизости от руин множество отелей. Мы сделали неудачный выбор. В дневнике я записал: «Хозяин его — друг», что означало, что мы опять оказались жертвами того любезного британского персонала, о котором я уже предупреждал читателя. Не буду, из уважения к закону о дискредитации, ни называть отель, ни, из уважения к терпению читателя, распространяться о наших мучениях.
19 марта.Мы сбежали рано утром и отправились по главной дороге, идущей из Бейт-Бриджа на Солсбери через Форт-Виктория. Родезийцы испытывают по отношению к Форт-Виктории сентиментальное чувство как к первому поселению, основанному в 1890 году головным Отрядом Первопроходцев, двигавшимся из Бечуаналенда в Машоналенд. От первоначальных укреплений уцелела лишь маленькая сторожевая башня. Теперь Форт-Виктория может похвастать магазинами, кинотеатром, новым зданием мэрии и чудесной небольшой католической церковью, возведенной по проекту архитектора, чью главную постройку мы и ехали посмотреть. Жителей в городе не очень много. Окрестные фермеры везут на здешний базар свою продукцию, и доныне на широких городских улицах можно встретить повозки, запряженные волами.
Миссия Серима расположена в стороне от главной дороги, в местном заповеднике за большим поместьем, которое называется Чатсворт и принадлежит европейцам. И здесь мои спутники были впервые. Я же приезжал сюда год назад и горел желанием показать им одно из самых, на мой взгляд, замечательных предприятий в стране; а еще посмотреть, каких успехов здесь добились за прошедший год, и познакомить их с архитектором, отцом Грёбером, который отсутствовал в первый мой приезд. Серима не рекламирует себя и не зазывает праздных туристов. Она существует для тех, кто в ней живет. Она не отправляет свою продукцию на продажу или выставки. Насколько мне известно, в печати не появлялось ее фотографий. Тут нет указательных столбов, чтобы направлять путешественника по песчаным дорогам, разбегающимся по этой плоской, покрытой редкой растительностью земле.
Это место находится в епархии Гвело, вверенной заботам швейцарского «Вифлеемского братства». В 1948 году епископ послал отца Грёбера основать миссию и построить для нее здание. Предоставили на это, да и сейчас предоставляют, жалкие гроши. Не хватало всего, лишь простора и усердия было в избытке. В настоящее время миссия состоит из одного священника, послушника, знающего толк в строительстве, и шестерых монахинь в лазарете Девы Марии. При миссии есть школа-интернат, где живут и учатся сто семьдесят детей из племени машона, и в довершение — большая и замечательная церковь, которую мы и приехали посмотреть.
Она первой привлекает внимание, едва выезжаешь из буша, и поначалу отнюдь не восхищает людей, которые не разделяют моего скептического отношения к современному стилю. Простой формы, без всяких излишеств, построенная из бетона и рифленого железа, она высится над голой землей, как ангар на заброшенном аэродроме.
В плане на чертежной доске Серима выглядит логичной и симметричной. Осевые дороги от блоков дортуаров, классных комнат, учебных мастерских, столовой и амбулатории сходятся у церкви. Но в натуре к сегодняшнему времени эти дороги едва видны, а босые ноги протоптали тропинки по всей территории миссии. «Блоки» в настоящее время представляют собой низкие хижины. В один прекрасный день все это разрушится и зарастет травой и кустарником, и человеку простому, не специалисту, станет ясной концепция архитектора. Сейчас же требуется незаурядное воображение, чтобы по достоинству оценить его идею.
Отец Грёбер работает и спит в одноместной келье, выходящей в небольшой вестибюль главного здания. Полки в келье заставлены трудами религиозных аскетов и английскими, немецкими и французскими книгами по современному искусству. Это пожилой человек с безмятежным лицом. Когда я сказал, что, возможно, напишу что-нибудь о миссии, его радушная улыбка слегка приугасла, но он не запретил мне этого делать, а когда принялся рассказывать о своей работе, вновь просветлел. В молодости он учился архитектуре в Швейцарии и, окончив учебу, на другой же день пошел прямиком в семинарию, выразил желание отправиться в миссию в Африке и думал, что вряд ли когда ему пригодятся его талант и знания архитектора. Последние двадцать лет он строил не только для своего ордена, но также для иезуитов, чья семинария для туземных священников под Солсбери возведена по его проекту. Но Серима — любимое его творение. Это здесь он основал небольшую школу искусств, которая является одним из наиболее освежающих мест в Африке.
В последние недели я пользовался каждой возможностью, чтобы разжиться образчиками африканской скульптуры, и обшаривал базары и лотки бродячих торговцев. Лучшие, как я уже говорил, делали в Килве и на португальской территории, но тамошним мастерам, хотя они и были искусные резчики, не хватало воображения и изобретательности. Их скульптуры бесконечно повторяли одни и те же архетипы людей и животных. Мне доводилось видеть фотографии фигур, сделанных туземцами Конго и Уганды, и, возможно, выставлявшиеся в Лондоне и Париже; хотя достаточно характерные, это все же явно были работы людей, которым показали европейскую скульптуру. Первобытное африканское искусство восемнадцатого и начала девятнадцатого веков, которым в 1920-х годах восхищались знатоки в Европе и Америке, похоже, так же мертво, как цивилизованное искусство Европы.