Настанет день
Шрифт:
— Видел Луиса Фраину?
Дэнни кивнул:
— Видел, как он выступает с речью. Но познакомиться не удалось. От рядовых членов он держится подальше, окружает себя личной охраной.
— А свою бывшую подружку встречал?
Дэнни поморщился:
— Если бы встретил, она бы уже сидела в тюрьме.
Маккенна отхлебнул из фляжки:
— Искал ее?
— Вверх дном перевернул весь этот чертов штат. Даже несколько раз добрался до Коннектикута.
— А на местном уровне?
— Ребята из Минюста рыщут по всему Норт-Энду, ищут Тессу и Федерико. Так что все тамошние жители настороже. Сторонятся чужих. Никто не желает со мной разговаривать. Вообще ни с кем из «американо».
Маккенна вздохнул, потер лицо краями ладоней:
— Что ж, я знал, это будет нелегко.
— Еще как нелегко.
— Продолжай копать, вот и все.
«Господи, — подумал Дэнни. — И это — вот это — и есть работа детектива? Рыбачить без невода?»
— Что-нибудь я раздобуду.
— Кроме похмелья?
Дэнни вымученно улыбнулся.
Маккенна снова потер лицо, зевнул.
— Черт бы побрал этих долбаных террористов. — Он опять зевнул. — Кстати, ты так и не повстречал Натана Бишопа? Этого их доктора.
— Нет.
Маккенна подмигнул:
— Он только что тридцать дней отсидел в Челси в камере с пьяницами. Два дня назад его оттуда выпихнули. Мне сказали, что он захаживает в таверну «Капитолий». Видно, туда ему пересылают почту.
— Таверна «Капитолий», — повторил Дэнни. — Это такая подвальная забегаловка в Вест-Энде?
— Она самая, — кивнул Маккенна. — Похмелье можешь заработать и там. Заодно и родине послужишь.
Дэнни провел в таверне «Капитолий» три вечера, прежде чем Натан Бишоп с ним заговорил. Увидел он Бишопа сразу, как только вошел сюда в первый же вечер и занял место у стойки. Бишоп сидел один за столиком, освещенным лишь маленькой свечкой, прикрепленной над ним к стене. В первый вечер он читал книжку, во вторые два — пачку газет. Рядом с его рюмкой стояла бутылка виски, но он не спеша смаковал напиток, и уровень жидкости в бутылке почти не понижался, так что Бишоп выходил из заведения такими же твердыми шагами, какими в него входил. Дэнни начал сомневаться, верны ли данные Финча и Гувера.
Однако в третий вечер Бишоп вскоре отодвинул газеты, стал чаще прикладываться к рюмке, курил одну папиросу за другой. Поначалу он не смотрел ни на что, кроме собственного дыма, и взгляд его казался рассеянным и отрешенным. Но постепенно этот взгляд словно бы вобрал в себя окружающее, и рот его расплылся в словно бы нарисованной улыбке.
Когда Дэнни впервые услышал его пение, он сначала не мог связать этот голос с этим человеком: Бишоп был маленький, хилый, хрупкий, с тонкими чертами и тонкими костями, а голос его гудел как труба.
— Ну вот, началось, — произнес бармен, но без видимого неудовольствия.
В качестве первого номера программы Натан Бишоп выбрал «Священника и раба» Джо Хилла, и его глубокий баритон придавал этой песне протеста отчетливо кельтское звучание, очень подходившее и к высокому очагу, и к приглушенному освещению таверны «Капитолий», и к отдаленным гудкам портовых буксиров.
Он пел:
Косматые попы нас учат каждый день, Внушать нам, что есть грех, им никогда не лень. А попроси у них хоть хлебушка кусок, В ответ услышишь их елейный голосок: «Вы наедитесь там, в обетованном крае, На светлых небесах, в прекрасных кущах Рая. Работай да молись, живи на медный грош, Дадут тебе пирог, когда помрешь». Но это ложь, ложь, ложь…Он ласково улыбнулся, полуприкрыв глаза; немногочисленные посетители заведения слегка ему похлопали. Песню подхватил Дэнни:
Кричат и лихо скачут святые прыгуны, Им вторят, подвывают святые вертуны: «Христу пожертвуй деньги, и юный, и старик, И все твои хворобы Он снимет в тот же миг».Дэнни обнял сидевшего рядом с ним трубочиста, и тот поднял рюмку. Натан Бишоп выбрался из-за столика, не забыв прихватить бутылку виски и рюмку, и присоединился к ним; тут вступили два морячка торгового флота, загремев совершенно не в лад:
Коли носишься очень ты с детьми и женой, Коли хочешь чего-то взять от жизни земной, — Грешник ты, нечестивец, так они говорят, И когда околеешь, то отправишься в ад.Последнюю строчку они прокричали, перемежая ее хохотом, а потом бармен прозвонил в колокольчик, висевший у стойки, и объявил, что ставит всем выпивку за счет заведения.
— Глядишь, еще споем и на ужин заработаем, парни! — заорал один из моряков.
— Бесплатная выпивка — чтобы вы заткнулись! — крикнул бармен, перекрывая смех. — Таково условие.
Они набрались уже достаточно, чтобы радостно поприветствовать это заявление, и потом сгрудились у стойки, чтобы забрать дармовое угощение, и все стали пожимать друг другу руки: Даниэль Санте познакомился с Эйбом Раули, Эйб Раули — с Теренсом Бонном и Гасом Свитом, Теренс Бонн и Гас Свит — с Натаном Бишопом, Натан Бишоп — с Даниэлем Санте.
— Ну и голосище у вас, Натан, — сказал Дэнни.
— Благодарю. У вас тоже ничего, Даниэль.
— Давно у вас эта привычка — вдруг взять да и запеть в баре?
— Знаете, я родом с того берега океана, у нас там это довольно обычное дело. Тут ведь было как-то мрачновато, вам не кажется?
— Не поспоришь.
— А если так — ваше здоровье.
— Ваше здоровье.
Они чокнулись и осушили рюмки.
После еще семи рюмок и четырех песен они приступили к похлебке, которая весь день томилась в очаге. Похлебка была отвратительная: бурое мясо, серая картошка. Если бы Дэнни не знал, что это именно картофель, то побился бы об заклад, что жует опилки. Но голод им утолить удалось. Потом они сидели и пили, и Дэнни поведал легенду Даниэля Санте о Западной Пенсильвании и Томсоновской свинцовой шахте.