Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде
Шрифт:
(Противная сторона возражает. Суд принимает возражение.)
«Полицейские должны поддерживать друг друга?»
— «Если они действуют честно, то да, должны».
— «Эта ситуация могла сильно повлиять на вас. Вы доложили бы начальству, если бы полицейский Смит по ошибке застрелил мистера Хансена, а потом подложил покойному пистолет?»
— «Да, доложил бы». (Поверят ли этому присяжные?)
«Вы разговаривали с полицейским Смитом до того, как занять свидетельское место?»
— «Да».
— «Когда состоялся этот разговор?»
— «На прошлой неделе».
— «Где?»
— «В „Мясном ресторане Джейсона“».
— «Расплачивался он?»
— «Да. Это была его
— «Он говорил вам, какие показания собирается давать?»
— «Нет».
— «Вы никогда не обсуждали его или ваши показания?»
— «Нет». (Поверят ли этому присяжные?)
«Вам важно, чтобы его и ваши показания совпали?»
— «Не думал об этом».
— «Вам хочется, чтобы это дело закончилось в пользу полицейского Смита и города, не правда ли?»
— «Конечно!»
— «Вы будете переживать, если присяжные решат, что полицейский Смит подложил пистолет покойному мистеру Хансену, не правда ли?»
— «Не думаю, что это было бы справедливо».
— «В конце концов, он ваш друг и напарник».
— «Да».
— «И сделаете все возможное, чтобы помочь ему выпутаться?»
— «Нет, если для этого мне придется лгать под присягой».
— «Если вы решите солгать под присягой, вы же нам об этом не скажете, не так ли?»
(Возражение противной стороны, так как она считает вопрос спорным и основанным на выводах. Поддержано судом.)
«Вы слышали, как миссис Хансен кричала, что у ее мужа никогда не было оружия, что его подложили вы, полицейские, не правда ли?»
— «Я не разобрал, что она кричала».
— «После выстрела вы отвели ее на кухню?»
— «Да».
— «Вы впервые увидели пистолет под телом мистера Хансена, когда вернулись из кухни?»
— «Да нет, я увидел его, когда первый раз вошел в дверь».
— «Вы не можете точно рассказать нам, что делал полицейский Смит, пока вы были на кухне, не правда ли?»
— «Нет».
— «И вы не видели мистера Хансена перед тем, как выстрелил полицейский Смит, не так ли?»
— «Нет».
— «Значит, вы не видели собственными глазами, подкладывал ли полицейский Смит пистолет под тело жертвы, не правда ли?»
— «Я знаю, что он этого не делал».
— «Ни вы, ни полицейский Смит, ни управление полиции не смогли связать этот пистолет с мистером Хансеном, не так ли?»
— «Нет».
— «„Лишние“ пистолеты — это те, которые нельзя связать ни с одним человеком, так ведь?»
— «Наверное».
— «Это то оружие, которое полицейские на всякий случай носят с собой, чтобы использовать в подобном деле?»
— «Мне это неизвестно».
— «Благодарю вас, полицейский Джонс. Понимаю, что вы попали в затруднительное положение. Сожалею, что пришлось вас вызвать».
Никто не смог бы заставить полицейского Джонса признать что-либо относительно «лишнего» пистолета, предположительно подброшенного под труп мистера Хансена. Ни один адвокат, ведущий перекрестный допрос, — каким бы умным, жестким, снисходительным или сообразительным он ни был (не исключая Перри Мейсона), — не может добиться от свидетеля признаний, которые тот не хочет давать. У свидетеля имеются на то свои причины: в данном случае лояльность полицейского Джонса по отношению к своему напарнику и желание сохранить репутацию среди коллег-полицейских. Эти причины перевешивают нежелание полицейского лгать под присягой.
Необходимость говорить неправду — от маленькой лжи до грандиозного обмана, который может изменить всю жизнь, — является решающей во многих обстоятельствах, с которыми мы сталкиваемся ежедневно. Присяжные это знают. Именно для этого они и существуют: чтобы оценить поведение
Например, мы знаем, что родители солгут, чтобы спасти жизнь ребенка, супруг солжет, чтобы спасти брак. А там, где на кон поставлены деньги, свобода или глубокая внутренняя убежденность, солгать может даже самый честный свидетель, поскольку то, что он защищает, — свобода, брак, деньги, священные принципы — для него дороже присяги «говорить правду, только правду и ничего, кроме правды». Только очень наивные люди могут верить, что под присягой свидетели не лгут. Если это им выгодно, они поступаются принципами — даже самые честные из них.
Что бы мы подумали в изложенном выше деле, в котором Смит скорее всего подложил покойному оружие, если бы он сказал: «Да, я знал, что напарник таскал с собой „лишний“ пистолет. Он носил его с тех пор, как в него стреляли. Он нервный парень, этот Смит. Я видел, что человек в доме был безоружным. Видел, что напарник сделал ужасную ошибку. Он запаниковал. Заставил меня вывести женщину на кухню, чтобы подложить пистолет под труп. Да, мы обсуждали это и согласились, что наши истории должны звучать одинаково». В каком-то смысле Джонс поступил благородно, оставаясь лояльным по отношению к своему напарнику и управлению полиции, вместо того чтобы повернуться к ним спиной и отдать коллегу на съедение, потому что он дал присягу и обязан говорить только правду. Но перекрестный допрос выявляет моральный выбор, стоящий перед полицейским Джонсом, и оставляет за присяжными право понять его дилемму и прийти к выводу о том, каковы в действительности были факты этого дела. А факты, полученные несколькими описанными выше методами, можно безошибочно вывести из известных в деле.
Многословный свидетель и введенный в заблуждение судья. Ежедневно в зале суда мы встречаем экспансивных свидетелей, которые просто не могут, как ни стараются, ответить на простой прямой вопрос односложными «да» или «нет». Нечто, таящееся в человеческой природе, не дает им ответить односложно. Часто в ответ на простой вопрос, требующий слов «да» или «нет», свидетель извергает поток пустословия, а когда мы возражаем, сонный судья, как молитву, произносит стереотипную фразу: «Свидетель может продолжить объяснения».
Какие объяснения? Это же перекрестный допрос! Я часто слышу этот ответ, напоминающий священную судейскую литургию: «Свидетель может продолжить объяснения». Если такое случается, значит, пора объявлять перерыв на совещание адвокатов, а если он не разрешен, то просить о перерыве в заседании суда, — нам нужно каким-то образом переговорить с судьей. Наше заявление к его чести может звучать так: «Ваша честь, я задал свидетелю простой прямой вопрос, который требует от него согласия или несогласия. Его ответ должен звучать как: „да, это правда“ или „нет, это неправда“. Оппонент уже задавал ему этот вопрос во время допроса, проведенного выставившей свидетеля стороной, и свидетелю разрешалось подробно объяснять свои ответы. Он опять будет иметь эту возможность во время повторного опроса своего свидетеля после перекрестного допроса. Если свидетелю разрешается объяснять свои ответы во время перекрестного допроса, становится очевидным, что принимается недобросовестное юридическое решение, дающее ему возможность в третий раз рассказать свою историю, не позволяя при этом провести справедливый перекрестный допрос. Я не задал ни одного вопроса, требующего объяснения, поскольку такая возможность представится во время повторного опроса выставившей стороной, после того как я закончу перекрестный допрос».