Настоящая любовь или Жизнь как роман
Шрифт:
…Дом Петрашевского, очередной диспут, молодые люди обсуждают возможность устройства республики в России…
Чиновник в мундире аудитора, стоя на эшафоте, читает приговор, изо рта его идет пар.
ЧИНОВНИК-АУДИТОР. За участие в преступных замыслах против православной церкви и верховной власти… подвергнуть смертной казни расстрелянием…
Священник, дрожа от мороза, идет по эшафоту вдоль ряда осужденных — именно тех, кто был на диспуте в доме Петрашевского — и каждому подносит крест. Осужденные целуют крест.
Сосед касается локтем
СОСЕД (шепотом). Гробы!
Последний из осужденных целует крест.
ГЕНЕРАЛ-РАСПОРЯДИТЕЛЬ (священнику). Батюшка, все! Вам больше здесь нечего делать! (Солдатам-конвоирам.)Приговоренным — колпаки на глаза!
Солдаты надевают трем петрашевцам, привязанным к столбам, белые предсмертные балахоны и колпаки [1] .
1
Весь эпизод казни снимается как бы от Достоевского — рваными кусками, нестабильной камерой, странными ракурсами и порой даже вне фокуса, чтобы передать ужас Достоевского перед расстрелом…
ГЕНЕРАЛ-РАСПОРЯДИТЕЛЬ (громко). Взводам… ружья заряжай!
Дробно бьют барабаны.
Расстрельная команда — пятнадцать рядовых и унтер-офицер, — зарядив ружья, шагает к эшафоту, останавливается. Солдаты вскидывают ружья и целят в грудь осужденным, привязанным к столбам…
Достоевский в ужасе смотрит вокруг себя, он видит:
Тысячи красных пятен обмороженных человеческих лиц… Какой-то гул, неясный, жуткий…
Сотни жадных глаз…
Морозное дыхание коней… солдат… пар над колпаками приговоренных…
Солдаты целятся в привязанных к столбам…
Гремят барабаны…
Рапид: унтер-офицер расстрельной команды поднимает руку…
У осужденных — в том числе у Достоевского — расширяются от ужаса глаза, останавливается дыхание…
СОСЕД ДОСТОЕВСКОГО (подняв лицо к небу, негромко, но страстно). Господи, яви чудо! Помилуй! Веровать буду!..
Достоевский смотрит в небо.
Небо затянуто облаками.
Гремят барабаны.
И вдруг облака разрываются, пробивается солнце, и его лучи сверкают на позолоченных куполах церковного собора.
Достоевский, не дыша, смотрит на эти купола и на лучи, сверкающие на них…
Всадник на рысях вылетает на площадь, скачет сквозь толпу.
ГЕНЕРАЛ-РАСПОРЯДИТЕЛЬ (выкрикивает). Не стрелять! Отбой барабанам!
Всадник подъезжает к генералу-распорядителю, передает ему засургученный пакет.
ГЕНЕРАЛ-РАСПОРЯДИТЕЛЬ (сломав печати на пакете и достав бумагу, громко читает). Указ его величества императора Николая Первого!.. Его величество высочайше повелел объявить приговоренным, что дарует им жизнь… Отвязать осужденных! Оглашаю новый приговор…
Лучи
Достоевский, потный от страха и изумления, смотрит на небо…
на товарищей, с которых сняли предсмертные колпаки…
и на пышную шевелюру одного из них, которая за эти минуты стала совершенно седой. Этот разом поседевший молодой человек падает на подкосившихся ногах, солдаты подхватывают его, волоком тащат в ряд осужденных…
ГЕНЕРАЛ-РАСПОРЯДИТЕЛЬ (читает новый приговор). Петрашевского, организатора заговора, за преступный замысел — в каторжную работу в рудниках без срока… Спешнева — в каторжную работу на десять лет… Достоевского — в каторгу на четыре года, а потом в армию без срока…
Солдаты приносят на эшафот кандалы и, бросив эту тяжелую груду железа на дощатый пол, берут Петрашевского, Спешнева и Достоевского, надевают им на ноги железные кольца и молотком заклепывают гвозди.
ТИТРЫ (на фоне нижеследующего бобслея):
Лошади, надрываясь, тащат кибитки в сугробах. Кругом снег, метель…
Столб границы Европы и Азии…
Бесконечный Сибирский тракт усеян могилами…
По тракту, сквозь метель, идет вереница ссыльных, нанизанных на аршинные железные пруты [2] …
2
«На прут с ушком надевалось от 8 до 10 запястий (наручней), в каждое запястье вкладывалась рука арестанта и затем в ушко прута вдевался запор… Нанизанные на прут осужденные отправлялись в путь вместе с каторжниками. На лбах и щеках у иных выжжены клеймом буквы «ВОР»; у других вырваны ноздри… У одного из нас пальцы на руках и ногах были отморожены и ноги гнили от кандалов. У Достоевского кроме того еще открылись на лице золотушные язвы…» (Из мемуаров современников Достоевского.)
Омский каторжный острог. Новоприбывшим каторжанам, в том числе Достоевскому, выбривают половину головы…
Вооруженные лопатами, ломами и колунами каторжане расчищают дороги, занесенные буранами… Ломами разбивают ледяные глыбы, эти глыбы со снегом накладывают в сани и увозят… Откапывают покрытые снегом дома… Надзиратели помахивают нагайками над их головами, покрикивают.
НАДЗИРАТЕЛИ. Скорей, ребята! Шевелись!
Вечером, побрякивая кандалами, бригада из нескольких сотен человек, сопровождаемая конвойными солдатами с заряженными ружьями, возвращается с работ в острог. Изнуренные нечеловеческим трудом, прозябшие, голодные после суточного поста…
В шуме и гаме арестантской камеры Достоевский пытается уединиться с Библией в руках… В казарме пол грязен на вершок; маленькие окна заиндевели, на стеклах на вершок льда; с потолков капель… Арестантов как сельдей в бочонке. Печка чадит, угар нестерпимый, тепла нет… Тут же в казарме арестанты моют белье… Поворотиться негде, в сенях арестанты мочатся в ушат…
На берегу Иртыша в бараке каторжане выжигают и толкут алебастр. Достоевский, как и другие, исполняет черную работу в мастерских, часами вертит точильное колесо, обжигает и толчет алебастр… Под ударами арестантских молотов алебастровая пыль разлетается по воздуху, наполняя барак миллиардами белых, блестящих, как бы живых, искорок…