Настоящая любовь или Жизнь как роман
Шрифт:
Но это лишь еще больше разозлило советских моряков.
— Етти его мать, он еще и бодается, сука!..
И — новая команда добровольцев спустилась в мотобот. Последний, запасной канат снова связал два судна. На этом канате «Мытищи» повели «Требинье» через шторм к Мадагаскару. Тот, кто когда-нибудь вел на буксире хотя бы автомобиль, может представить все «прелести» этой работы. Огромное тяжелое судно у вас за кормой то ныряет с волны вниз как раз тогда, когда ваше судно идет вверх… То ветер меняет курс и грозит развернуть два судна боком друг к другу… То буксирный канат тонет в волнах — нет, вот этого допустить нельзя! Так же как совершенно недопустимо позволить этому канату натянуться сразу, внезапно. Если он лопнет, они останутся вообще без буксирного троса, но это будет еще полбеды. А вот если, лопнув, как натянутая струна, мокрый и весом в две-три тонны канат ухнет по корпусу судна или его жилым надстройкам… Нет, даже страшно подумать!..
Короче говоря, теперь вы хоть частично
Я не хочу врать, что мы с ним были совершенно трезвыми во время этого разговора. Наоборот, я хочу подчеркнуть, что мы с ним наверняка не были трезвыми, поскольку такой откровенности и такого сентиментального монолога трудно ожидать от трезвого человека, тем более если этот человек не шестнадцатилетний мальчишка, а капитан дальнего плавания, который к тому же прошел только что девятимесячную «закалку» в тюрьме КГБ…
Теперь, я думаю, самое время объяснить, как я познакомился с капитаном Евгением Кичиным.
В 1969 году мой приятель по ВГИКу Георгий Овчаренко стал режиссером на Одесской киностудии. Директор киностудии дал ему полный карт-бланш: найди хороший сценарий на морскую тему и — будешь делать кино. Но найти готовый хороший сценарий на морскую тему — дело немыслимое не только на Одесской или Московской киностудии, но даже в сценарном отделе Голливуда. Может быть, поэтому Жора Овчаренко не поехал в Голливуд, а приехал ко мне и предложил мне написать для Одесской киностудии сценарий на морскую тему.
— О чем? — спросил я.
— Я не знаю, — сказал он. — Поехали в Одессу. Студия даст тебе аванс, и мы будем искать сюжет…
— Где?
— Ну, это не проблема! В Одессе тысячи моряков, ведь Черноморское пароходство — одно из крупнейших в мире. Мы найдем какую-нибудь историю. Поехали!
Куда-куда, а в Одессу меня не нужно было приглашать дважды!
Через несколько дней я и Жора Овчаренко пропивали с моряками Одесского пароходства аванс, полученный мной на Одесской киностудии. А как еще мог я искать материал и историю для этого заказного сценария? Водка и хороший ужин развязывают языки, открывают души, и уже после пятой-шестой рюмки вы переходите на «ты» со своим новым знакомым, и он вам «как другу» и «только между нами» рассказывает все и о себе, и о своем корабле…
Но, даже пропив в одесских ресторанах тысячу рублей и познакомившись с сотней моряков — капитанов, штурманов, механиков, матросов, а также с их женами, невестами, детьми, — я все не мог найти ту самую историю, случай, которые, как искра зажигания в двигателе, включили бы мою пишущую машинку. И вдруг:
— Вот ты говоришь, тебе нужна история, — сказал мне как-то после второй бутылки водки один из моих новых знакомых моряков. — А вот я тебе сейчас расскажу историю капитана Кичина, только хер ты по ней кино сделаешь! Ни в жизнь не разрешат! Этот Кичин югославское судно спас, государство на этом два миллиона долларов отхватило, «Правда» об этом Кичине как о герое писала — и что? Когда он пришел из рейса, его на берегу уже КГБ ждало. Прямо с капитанского мостика увели в тюрягу. А за что, как ты думаешь? Только за то, что он перед рейсом отказался им оброк платить. Ведь у нас тут закон: хочешь пойти в загранку, в заграничное то есть плавание, — плати взятку инспектору КГБ, который курирует пароходство. Иначе не получишь визу на выход за границу. А взятки они берут не советскими деньгами, нет! Для них советские деньги — мусор, бумага. Нет, они приходят на судно перед выходом в рейс и каждому, понимаешь, каждому члену команды — от капитана до кока, до горничной, которая каюты убирает, — говорят: «Значит, так: ты привезешь мне джинсы фирмы «Леви Страус», а ты — джинсовый костюм, а ты — видеокассету с «Глубокой глоткой», а ты — магнитофон…» И записывают себе в блокнотик — кому что поручили. И попробуй не привези — в следующий рейс за границу уже не выйдешь, это как закон!.. Ну а Кичин двенадцать раз сходил во Вьетнам и гордый стал — по молодости-то лет! К нему таможенный инспектор приходит перед рейсом, заказывает ему норковую шубу для жены, а он ему так вежливо: «Я, как член партии, взяток больше не даю». Ну и все — сгорел капитан, хоть он герой, хоть о нем «Правда» писала…
Как вы понимаете, назавтра я и Жора Овчаренко уже стучали в дверь кичинской квартиры…
…Я не знаю, как живут капитаны дальнего плавания на Западе. Подозреваю, что неплохо — даже по западным стандартам. Думаю, что их годовой доход никак не меньше 150–200 тысяч долларов, и это дает им возможность позволить себе кое-что из предметов роскоши. Но, повторяю, я никогда не был в доме не только западного капитана, но даже простого матроса.
Зато в Одессе я бывал в квартирах десятков моряков дальнего плавания, и вот вам описание квартиры одного из самых лучших капитанов дальнего плавания Одесского морского пароходства — капитана Евгения Кичина. Кичин жил в одесских «Черемушках». Одинаковые, как костяшки домино, дома стояли на продуваемом всеми ветрами пустыре, пыль и песок гуляли между домами. Трехкомнатная квартира капитана дальнего плавания Евгения Кичина находилась на втором, мне помнится, этаже и состояла из двух спален, столовой, кухни, одного туалета и небольшого балкона, который служил также кладовой. Общая жилая площадь двух спален и столовой была равна 42,5 квадратного метра — такие квартиры в СССР называют «малогабаритными». Машины у Кичина не было, но в квартире были следы прежнего — по советским стандартам — достатка: в буфете на полке стояли хрустальные бокалы, на стене висел туркменский ковер, мебель была финская… И то, и другое, и третье Кичин мог купить в «Торгсине» — специальном закрытом магазине Одесского пароходства, который торгует не на советские рубли, а на твердую валюту. Эту твердую валюту — так называемые сертификаты — советские моряки получают как командировочные, когда находятся в иностранных портах. Я уже не помню точно, сколько таких «твердых рублей» — сертификатов положено в день советскому моряку, но хорошо помню, что это мизерные суммы — на пачку сигарет, воду и два-три бутерброда в день. Офицеры и капитан получают несколько больше, особенно капитан, поскольку ему приходится принимать иностранных гостей, угощать их напитками и т. п. 99,9 процента советских моряков не тратят эти деньги ни на сигареты, ни на воду, ни на бутерброды. Они копят их, питаясь советскими консервами, и на сэкономленные деньги покупают джинсы и другой дефицитный в СССР товар, который по прибытии домой продают на черном рынке. (Не забывайте, что из этих же сэкономленных на еде денег каждый должен купить что-то и инспектору КГБ.)
Главным моим ощущением во время первого визита к Кичину было все же не ощущение его семейного достатка, а наоборот — чувство нервозности, скандала, почти истерики, которые царили в воздухе этой квартиры. Евгений Кичин — совершенно седой, небритый, неряшливо одетый во что-то домашнее и явно невыспавшийся — встретил нас в дверях квартиры и тут же провел на кухню, извиняясь за беспорядок в квартире. И хотя беспорядок был очевиден — пол в квартире не подметали, наверное, неделю, на диване валялись смятое одеяло и подушка, даже на хрустальных бокалах был слой пыли, — дело было не в этом беспорядке.
— Меня выпустили из КГБ две недели назад, — объяснил Кичин. — Прихожу домой — жена со мной не разговаривает, дочка тоже. В чем дело, спрашиваю. Молчат. Потом добился. Оказывается, мало того, что следователи КГБ допрашивали их — и жену, и двенадцатилетнюю дочку — по два раза в неделю все эти девять месяцев! Мало того, что они водили жену на пустыри за нашими «Черемушками» и требовали, чтобы она показала, где я якобы золото зарыл, — это еще не все! Они сказали моей жене, что у меня две любовницы — одна якобы на судне, на время плавания, а вторая — в Одесском пароходстве машинистка. И даже показали ей мои любовные письма к ним — фальшивые, конечно. Но жена поверила, и пожалуйста — в квартире бардак, сплю на диване, жена требует развода. Так что, если хотите поговорить, лучше пойдем куда-нибудь в ресторан…
…На Мадагаскаре, в Тулеаре, портовые власти не разрешили капитану Кичину ввести в гавань горящее судно «Требинье». Они не без основания считали, что если открыть трюм, в котором горит хлопок, то огонь может переброситься на причалы.
— Я стоял на рейде Тулеара, как дурак с помытой шеей, — рассказывал Кичин. Эта русская пословица означает, что все, что сделано, сделано зря, напрасно.
И действительно, советские моряки, рискуя жизнями, в штормовом океане взяли на буксир горящее судно, привели его сквозь шторм в порт, чтобы с помощью портальных кранов выгрузить из трюма тюки горящего хлопка, и — нате вам: их даже не подпускают к причалу, где стоят эти портальные краны! Больше того, из Лондона прилетели эксперты Ллойдовской страховой компании, чтобы решить, можно спасти судно или нет. Иными словами, платить Югославии страховку за это судно как за погибшее или не платить, обвинив югославского капитана в том, что он бросил судно, которое еще можно было спасти.