Настоящая любовь
Шрифт:
– Нелли, голубушка, – сказала она, почесав рыльце свинье и решительно выпрямившись, – мне нужно взбивать масло, а ты отвлекаешь меня, тебе бы только посплетничать. Как не стыдно!
Марджед энергично взялась за дело в молочной, стараясь разогнать страхи. Но в ее душе царил не только страх. К нему примешалось радостное возбуждение. Воспоминания о субботней ночи приятно кружили голову. Да, они пошли разрушать, но действовали так дисциплинированно, что никакого ужаса это разрушение с собой не принесло. Марджед верила, что они чего-то добились. Они доказали, что если бедняков довести
Был и другой повод пребывать в радостном ожидании, в чем она вынуждена была признаться самой себе. Она вновь увидит его. Ребекку. В прошлый раз на нее произвело большое впечатление то, как он держался – с достоинством, властно и в то же время сочувственно к маленьким людям, таким, как смотритель заставы. С прошлой субботы она лелеяла воспоминания о нем как о мужчине. Это были волшебная поездка домой и волшебный поцелуй. Она знала, что будет помнить и то и другое до конца жизни.
Руки, взбивавшие масло, замерли. Она ведет себя как девчонка после первого поцелуя. Невеселое сравнение. Марджед вспомнила, как Герейнт в восемнадцать лет целовал ее, шестнадцатилетнюю, и какое это было чудо, и как она верила в то, что эта любовь осветит всю ее жизнь. А потом она вспомнила, каким он предстал перед ней в понедельник – красивым, мужественным, пока собирал с ней камни, надменным и аристократичным, когда заговорил потом о Ребекке.
Ей не хотелось думать о Герейнте. Ей хотелось думать о Ребекке. Ей хотелось, чтобы сегодня повторилась субботняя ночь. Но она понимала, что чудеса не повторяются – как не повторилось чудо тогда, когда ей было шестнадцать. При следующей встрече после поцелуя Герейнт попытался… Отчего-то прошлое после стольких лет не казалось таким уж ужасным. Он попытался заняться с ней любовью. В то время она ничего не знала. Ее сердце и голова были полны сладких грез, поцелуев и юной любви. Она ничего не знала о томлении тела, ничего не знала о плотской любви. Поэтому испытала ужас и отвращение.
Теперь она спрашивала себя, что произошло бы, если бы ей было известно больше. Стала бы она останавливать его? Или он сам остановился бы? Или они предались бы любви прямо там, на холме? И что произошло бы потом? Был бы это конец всему? Или начало?
– Марджед! Что случилось, девочка? – Голос свекрови вернул ее на землю, Марджед вздрогнула и поняла, что вцепилась в маслобойку, уставившись в никуда.
– Решила отдышаться, мама, вот и все, – рассмеялась Марджед. – Бабушка все еще спит?
– Иди в дом, выпей чайку, пока не остыл, – сказала свекровь, – я только что заварила, хорошего, крепкого. А я пока все здесь доделаю. Ты слишком много работаешь, Марджед.
Марджед оставила маслобойку со смешанным чувством вины и облегчения.
– Чашка чаю была бы сейчас кстати, – сказала она. – Спасибо, мама.
Она не должна ничего ожидать от сегодняшнего похода, кроме долгого, трудного перехода, который закончится разгромом заставы. А потом будет долгое, трудное возвращение домой. Она не должна думать об опасности. И не должна надеяться, что Ребекка вообще заметит ее присутствие, не говоря уже о том, чтобы
Ей хватит и того, что она увидит его и представит, как он должен выглядеть под этой довольно зловещей маской.
Только она знала, что ей, конечно, этого не хватит.
Констебли принесли присягу местным магистратам. Их прислали из Кармартена. Герейнт знал, что на этой неделе власти ожидают новых выступлений Ребекки. Логично было бы предположить, что атаке подвергнутся заставы на той же дороге, что и застава Пенфро. Констеблей расставили потихоньку у двух ближайших дорожных постов, в надежде что угадан хотя бы один из них.
Поэтому сегодня ночью рухнут две заставы на южной дороге. Эти заставы перегородили очень важную дорогу. Фермеры ездили по ней за известью. Многим приходилось проезжать двое ворот и два раза платить пошлину, хотя расстояние между ними было не больше двух миль.
Герейнт теперь спрашивал себя, зачем он заварил эту кашу. Соседние землевладельцы были вне себя и решили любой ценой подавить бунт. Констеблей вооружили. Солдаты, если их вызовут, тоже будут с оружием. Вероятно, он затеял дело, заранее обреченное на провал. За всю историю очень мало восстаний и протестов против правящих классов заканчивались победой. Шансы на удачу были ничтожны.
Но он надеялся только на то, что на этот раз у бунтарей есть защитник наверху, хотя ни одна сторона этого еще не знает. Больше всего он надеялся, что хотя бы одна из лондонских газет, куда он написал от имени Ребекки, сочтет его информацию достаточно интересной, чтобы прислать репортера. Если лондонская газета напечатает правду, соединив ее с довольно романтической историей Ребекки и ее «дочерей», возможно, они заручатся симпатией общественности. А если кто-нибудь из тщательно отобранных политических деятелей, к которым также написал Ребекка, решит задать вопросы или даже сам приедет, чтобы разобраться во всем на месте, тогда, возможно, он тоже увидит настоящую правду.
Надежда была очень слабой. Политики, вероятнее всего, сформируют мнение, угодное представителям правящего класса. Но если сведения, которые он даст им как граф Уиверн, будут соответствовать тому, что они сами узнают от людей, тогда, возможно…
Разумеется, так у него было больше шансов привлечь внимание к проблеме, чтобы хоть как-то сдвинуть ее решение с мертвой точки. Один народ, пусть даже под предводительством Ребекки, совершенно беспомощен. Он же как граф Уиверн – просто эксцентричный чудак, на которого можно не обращать внимания.
Нет. Он отправился на место встречи – в двух милях к югу от реки, не в Глиндери, – сделав только одну остановку в густой роще, которую он заранее выбрал, чтобы облачиться там в наряд Ребекки. Нет, ему нельзя сейчас сомневаться или задаваться вопросом, правильно ли то, что он затеял. Он должен продолжать. Нужно признать, он делал это не без радости. Последние четыре дня он жил только ожиданием этой минуты.
«Интересно, – подумал он, – появится ли сегодня Марджед?» В нем жила надежда, что она останется дома. Но если быть до конца откровенным с самим собой, еще больше он надеялся, что она придет.