Настоящая любовь
Шрифт:
Генри поинтересовался, не хочу ли я выпить чашечку кофе. Я сказала «да». Мы заплатили за свои книги, а потом зашли в крошечное кафе на углу. Просто долго сидели и разговаривали.
К тому времени, когда мы собрались уходить, было уже темно. Генри взял меня под руку, когда мы переходили улицу с нарушением правил, и не отпустил ее, когда добрались до противоположной стороны.
Ночь была ясной, полная луна висела низко над горизонтом. Я не знала, куда мы идем, но это не имело значения, потому что вишневые деревья наконец зацвели, в воздухе остывал жар разожженного кем-то костра. Мне просто хотелось смотреть на луну. Мне просто хотелось не стесняясь поднять лицо к луне, подобно тому, как подсолнечник тянется к солнцу.
Интервью
Роман «Настоящая любовь» начинается с одного из самых жестоких сценариев расставания: бойфренд уходит посреди вечеринки с поручением купить горчицу и не возвращается. Вот это да! Тут присутствуют все элементы, способные сделать уход особенно болезненным: удивление, общественное унижение, обман. Роман основан на реальных событиях?
В моей жизни было достаточно унизительных расставаний, но вот этот ход почти весь придуман мною. Я хотела, чтобы все произошло быстро и чтобы приятель, Том, незамедлительно исчез со сцены. Честно говоря, мне хотелось изобразить «непростительный» разрыв. Такой, который заставил бы вас подумать, что между двумя людьми произошел настоящий крах отношений, который должен плохо отразиться на обеих сторонах.
Расскажите нам немного о вашей героине, Алисон Хопкинс.
Она — неврастеник, она смешная и немного не в своем уме. Ее воспитали в духе христианского евангелизма, но в течение одиннадцати лет она проходила психотерапию по сниженной цене, и ей не вполне удается примирить между собой эти две части ее натуры. Она думает, что может управлять течением событий, она считает себя умной и хитрой. И конечно, никаким течением жизни она не управляет.
Какие черты ее натуры списаны с вас, если это вообще так?
Это, в определенном смысле, экстракт моей натуры. Я отношусь к Алисон, как плохая мать относится к своему ребенку: мне просто хочется принять ее целиком. По моему мнению, на 98 процентов она — это я. Но когда мне пришлось придумывать остальные 2 процента, которые были не мною, было достаточно трудно. Она чуточку милее и привлекательнее меня. Она — это выжимка из меня. И люди, которые хорошо со мной знакомы, говорят, что процентов на 70 она похожа на меня.
Алисон отличается от прочих литературных героинь, потому что она не только борется против одиночества. Ей на мозги давит Большая Троица (Отец, Сын и Святой Дух), и она сражается, пытаясь примирить свое христианское консервативное воспитание с реальным миром. Как ее прошлое влияет на ее решения?
В целом совершенно очевидно, что она несколько более помешана на вопросах секса, чем большинство среднестатистических женщин в возрасте тридцати с небольшим. Или, во всяком случае, чуточку более помешанная по сравнению с женщинами тридцати с чем-то лет, представленными сейчас в нашей культуре — например в сериале «Секс в большом городе». В данное время частенько можно услышать, что женщины в возрасте старше, скажем, двадцати двух лет чрезвычайно искушены и даже пресыщены сексом, что не существует какого-либо конфликта или путаницы, тогда как, по моему мнению, для большинства женщин все обстоит далеко не так.
Вы не считаете, что в популярной литературе недостаточно внимания уделяется духовной жизни людей?
Знаете, если бы могла, я бы тоже попыталась не упоминать о ней. Это слишком чувствительная, почти незнакомая область для большинства. Люди там чувствуют себя очень неловко, если только вы не договоритесь соглашаться по тем или иным точно определенным пунктам. Я очень старалась, чтобы в моей книге отсутствовала духовная жизнь, потому что знала, как тяжело это будет для моей семьи и некоторых моих друзей. Мать одной из моих подруг, воспитанных в духе христианства, получила в свое распоряжение сигнальный экземпляр книги и воскликнула:
— Во имя всего святого,
Эта книга заставила меня смеяться до слез. Как вам удалось найти столько юмора в религиозных догмах?
Помните, это удалось Вуди Аллену и Филиппу Роту. А Сполдинг Грей проделал то же самое с «Христианской наукой». На самом деле, религиозная среда — это исключительно плодородная почва, поскольку она поддерживает семейные узы и одновременно имеет отношение к по-настоящему фундаментальным, пугающе грандиозным проблемам. Это также, пожалуй, единственный способ в наше время создать комический сексуальный роман, потому что налицо внутренний конфликт. Собственно говоря, в вопросах религии я почти ничего не преувеличила. Я приняла такое решение с самого начала и придерживалась его. Мое воспитание было достаточно традиционным, если вы считаете традиционной ту часть страны, которая расположена между Манхэттеном и Голливудом. Просто эти традиции не нашли полного и глубокого отражения в популярной культуре.
С чем вы можете сравнить опыт по написанию романа?
Это можно сравнить с тяжелой болезнью. Я до сих пор не уверена: происходит это потому, что я плохой писатель, или это действительно тяжело для любого человека. Я начала с того, что просиживала за письменным столом по три часа каждое утро, шесть дней в неделю. Так продолжалось в течение года, и я исписала 200 страниц, прежде чем удалось написать одно честное предложение. После этого я выбросила те самые 200 страниц и начала писать то, что впоследствии стало «Настоящей любовью».
Выходит, это совсем не похоже на все ваши остальные пробы пера — ведущей колонки в газете или автора сценариев комедий положений. Есть ли в этих двух занятиях что-то такое, что помогает при написании романа?
Главное отличие, как я обнаружила, заключается в отсутствии срока сдачи текста. Я никогда не считала, что пишу медленно, но тут вдруг выяснилось, что когда есть срок сдачи, я пишу хорошо, а когда этот срок не установлен, у меня ничего не получается. Но мои ранние опыты научили меня основному принципу творчества: вам не удастся ни на чем сэкономить и что-либо спасти. Вы выворачиваетесь полностью, отдаете всю себя, пусть даже речь идет о колонке в газете, которую потом кто-то подстелет в птичью клетку, или о комедии положений, которая окажется комедией недоразумений. Время от времени случается так, что вы сидите в писательской комнате на студии, вам приходит в голову великолепная история, и вы испытываете искушение не делиться ею ни с кем — даже если она решит проблему эпизода, который снимается на этой неделе. Но если вы отдаете всего себя, вы также почувствуете, что этот колодец быстро восполняется.
Телевидение — это жестокий мир, но вам удалось принять участие в создании трех весьма успешных шоу: «Мэрфи Браун», «Шкаф Вероники» и «Спин-сити». Чему научила вас работа в сфере развлечений?
Большую часть того, чему я научилась, мне пришлось забыть. Но, я бы сказала, примерно 15 процентов оказали мне неоценимую помощь. Давно известно, что написать какую-либо сцену значительно легче, если в ней что-либо происходит, если там есть конфликт, если она двигает рассказ или историю вперед. Я многое узнала о том, как и что вырезать, о самой истории, о том, как и что переписывать. Я медленно знакомлюсь с «книжным» миром, и проблема перехода от телевидения к написанию книг заключается в том, что когда в разговоре всплывает какая-то часть моего резюме — скажем, на званом ужине или вечеринке — то обязательно находится кто-то, кто говорит мне: «А у меня нет телевизора». И позвольте заметить, что никто, у кого нет телевизора в 2004 году особенно не гордится этим фактом. Это похоже на то, как если бы я сказала, что работала шеф-поваром, а мне бы ответили: «О, а я вообще ничего не ем».