Настоящее напряженное
Шрифт:
После вступительного воззвания к богине жрицы убрались обратно в свои пещеры. Ритуал носил чисто военный характер.
Он продолжался уже несколько часов, а конца еще не было видно. Королевский паланкин стоял в стороне, и занавески его были задернуты для защиты от беспощадного солнца. Время от времени слуги заглядывали внутрь. Злабориб решил, что с матерью случился очередной припадок. И как бы он ни гнал от себя эту мысль, он все равно думал, что так ей и надо. Что ж, гениальный ход: она не отвергла джоалийские требования, одновременно использовав ситуацию для того, чтобы избавиться от старшего сына. Сегодня он обречен умереть. Тарион победил.
Смуглый молодой воин по ту сторону алтаря поднял оружие, которое опустил минуту назад. Он отсалютовал Злаборибу и богине и сбежал по ступеням, догоняя свой отряд. Ступени были закапаны кровью.
Посередине алтаря в луже крови лежал каменный нож. Рядом стояло полдюжины золотых мисок. Три уже опустели. Остальные были наполнены сверкающей белой солью, ослепительной до боли в глазах.
Злабориб вздохнул и опустил взгляд на рукописный текст, положенный на каменный стол перед ним. На случай, если вдруг поднимется ветер, края его прижали золотыми монетами. Однако воздух в этой духовке стоял неподвижно – вот жалость!
– Я призываю верных воинов Ее Величества из Рареби! – Горло пересохло, как Западная пустыня. Кажется, он даже перестал потеть. Возможно, он просто иссяк, как дворцовые фонтаны.
Мощный юноша со щитом и копьем легко взбежал по ступеням. Вот как должен выглядеть настоящий воин! С широкими, как повозка, плечами, с узкими бедрами. Мускулы его играли при движении. Злабориб нахмурился – ему стыдно было даже смотреть на него.
Великан положил щит и копье на алтарь и произнес слова присяги:
– Воины Ее Величества из Рареби клянутся в верности святой Ольфаан и в беспрекословном повиновении тебе. Военачальник. – Голос у него был сильный, под стать внешности, и стена утеса эхом отшвырнула его слова усталой толпе, которая слышала их сегодня уже много раз. – Они предлагают свою кровь, и свою жизнь, и свою верность. Они молят Ольфаан вести их, защищать их и будут достойны ее покровительства.
– Аминь, – произнес Злабориб в восьмой или девятый раз за день.
Парень, конечно, вспотел, как норная свинья, но это скорее всего из-за жары. А вот то, как он стиснул зубы, поднимая нож, – уже точно не от жары. Он боялся того, что ему предстояло. На его ребрах виднелось уже четыре отметины доблести, но нож, должно быть, здорово затупился.
Он исподтишка чиркнул им о край алтаря в надежде заточить хоть немного. Это не входило в ритуал, но не он первый делал это – царапины на краю алтаря показывали, что и деды этих воинов поступали точно так же много веков назад. Вряд ли от этого нож станет заметно острее.
Потом атлет полоснул себя по ребрам.
Злабориб старался не смотреть на это. Его мутило от одного вида крови. Он услышал слабый вздох боли – воин натирал порез солью. Боги, как же это должно быть больно! С начала церемонии два паренька уже успели упасть в обморок, и их унесли друзья. Официально их полагалось бы предать смерти за выказанную слабость, но скорее всего им позволят сбежать и укрыться где-нибудь в деревне.
Командир вздохнул с облегчением, когда боль немного стихла. Потом он отошел к дальнему концу алтаря. Первый из его подчиненных поспешно встал на его место, явно желая поскорее отделаться от болезненной процедуры. Еще не остановившись, он бросил щит и копье и схватился за нож. Он резанул так быстро, что Злабориб не успел отвести взгляд.
– Мало! – прошипел ему командир.
Воин хмуро покосился на него и резанул снова. С минуту он дал крови свободно течь, как бы надеясь, что ему скажут, будто этого довольно. Потом потянулся за солью.
Варварство! Неслыханное варварство! Присутствующим джоалийцам противно смотреть на все это. Когда они приносят жертву Ольфаан или даже самой Астине, они предлагают ей курицу, ну, в крайнем случае бычка. Они должны считать это добровольное членовредительство греховным, каким считает его сам Злабориб. В глубине души он стыдился этого, но уродовать себя на потеху черни он никогда бы не стал.
Воин забрал свое оружие и отошел. За ним последовал другой раребиец, потом третий. По крайней мере эти двигались быстро. Некоторые деревни старались тянуть время.
А ведь Злаборибу стоило бы хотеть, чтобы это тянулось подольше, – почти наверняка церемония завершится его смертью. Когда последний воин принесет присягу, ему придется прочитать эту проклятую речь, лежащую перед ним. Если он не сделает этого, джоалийцы будут знать, что он ослушался прямого приказания своей королевы, и не будут доверять ему как офицеру. Значит, они не помогут ему.
И нагианцы тоже не помогут. Они открыто смеялись, когда он шел через город. Остальные-то шагали в доспехах или ехали верхом на моа вроде его красавчика брата Тариона. Только военачальник оказался раздетым до набедренной повязки, не скрывавшей его широкого таза, узких плеч и лишенной волос и ритуальных шрамов груди. Царица пошла на все, чтобы показать своим джоалийским гостям – ее старший сын не пользуется поддержкой народа.
Зато как встречали Тариона с его кавалерией! Это бесило его больше всего. Тарион ни капельки не заботился о своем народе. Тарион не отличил бы сонета от застольной песни. В отличие от Злабориба его совершенно не интересовало развитие нагианской культуры и проблемы просвещения пребывающего в варварстве народа. Джоалийцы не доверяли Тариону, что с их стороны было довольно мудро, но теперь-то уж им придется. Тарион завоюет славу победителя. Злаборибу, даже если его и не убьют сегодня, придется скрываться во дворце, и все будут уверены, что он струсил. Он не считал себя особенно храбрым человеком, но, будь у него такая возможность, он пошел бы на войну. Какая несправедливость!
Заключительный акт церемонии, когда он откажется от всех этих клятв, скорее всего вообще будет для него последним. Эти окровавленные варвары не стерпят подобного оскорбления. Сотня копий блеснет на солнце, и кровь Злабориба смешается на ступенях с их кровью. Сотня? Их здесь около тысячи, а ведь ему хватит и одного.
Если только прежде его не доконает жара. У него не было врожденного загара крестьянина. Его нежная кожа обгорала на солнце. Интересно, какое наказание предписывают древние ритуалы военачальнику, упавшему в обморок во время церемонии?