Настоящее напряженное
Шрифт:
– Эдвард! Ты что, хочешь сказать, что все боги – все боги! – в истории земли… что все они – фальшивки, мошенники?
Он поколебался.
– Нет. Нет, я так не считаю. Видишь ли, то, что Служба пытается внедрить в культуру Вейлов, представляет собой систему этики, которую ты бы признала. Ты бы это одобрила. Я тоже. В этом довольно много от христианства, но много и от буддизма… Золотое правило в основном – то, что уже пытались насаждать и в нашем, и в том мире, причем не раз. Это привносится откуда-то, и… Пошли!
Полисмен махнул рукой. Они перешли улицу. Она попробовала высвободить руку, но он крепко сжал ее пальцы. Встречные пешеходы неодобрительно косились на них.
– С ума сойти, каково это – снова вернуться
– А разница? Заметил что-нибудь?
– Толпы. Все население Вейлов не заполнило бы Лондона. Слишком много одежды на людях – впрочем, это климат. Выгуливают собак! Вот абсурд, типично по-английски! Матери вывозят младенцев в колясочках. Туристы, поздние отпускники, солдаты в увольнительных. Полисмен. От этих аэростатов есть хоть какой-нибудь прок?
Они еще немного поговорили о войне, перешли Пиккадилли и вошли в Гайд-парк. Его зловещие слова насчет жертвоприношений не давали ей покоя, и, не выдержав, она спросила, как это действует.
Он вздохнул.
– Пойми это – и ты поймешь все загадки! Суть жертвоприношения в том, что ты делаешь что-нибудь, чего тебе делать не хочется, ибо ты думаешь, что это доставит удовольствие твоему богу. Если тебе повезет, тебя погладят по головке и тебе будет хорошо. Если бы я не знал этого раньше, я бы понял это в тот день в Наге. Все эти воины из Соналби приносили жертву мне! То есть сами-то они не думали об этом. Они даже не понимали, что поступают так, но каждый из них исполнял очень неприятный ритуал с тупым ножом и пригоршней соли. Они были уверены, что совершают это ради собственного мужества, ради своей богини, ради старого доброго Злабориба, но это я был их вожаком и другом, и я был в узле. Я обладал харизмой! Так что они делали это для меня, и очень скоро я был почти пьян от маны.
– Значит, ты именно это использовал на Злаборибе?
– Не совсем. Я использовал только харизму – уж с этим я ничего не мог поделать. О, конечно же, я почти ничего не знал. Но с самого начала, стоило ему только стать у алтаря, я понял – он очень расстроен. Возможно, об этом не знал никто другой. Я и понятия не имел, в чем тут дело, но мне стало жаль его. Когда настала моя очередь подняться к алтарю, я попробовал его немного приободрить. Я бросил на него один из тех взглядов, какими смотришь на того, кому хочешь сообщить что-то, не прибегая к словам, понимаешь? Он вроде бы ухватился за это, и я увидел – он в смертельной опасности.
– И тогда появилась богиня?
– Нет, в самом конце. Если я был слегка навеселе от маны, то она уже совершенно окосела. Сначала все эти тысячи людей распевали ей гимны, а потом сотни мужчин предлагали боль и кровь, и все это прямо на ее узле – целое море маны! Я думаю, такого пиршества у нее не было уже несколько поколений. И вдруг весь этот поток куда-то исчез. Он весь переключился на меня, понимаешь? Вот она и выглянула посмотреть, в чем дело. Я уверен, больше никто ее не заметил. Я уловил какое-то движение и подумал: «Надо же!» – а она, увидев меня, сразу же поняла, кто я. Мое появление не предвещало ничего хорошего – я мог поссорить ее с Зэцем или Карзоном, или с кем-то еще из основных интриганов в Пентатеоне. Эта дама совсем не хотела, чтобы ее вовлекали в подобные игры! Поэтому она смылась.
– Но на кого она похожа?
– Насколько я помню, ничего особенного, – уклончиво сказал он. – Так, крупная женщина. Собственно, я ее и не разглядел. Это как два приятеля встречаются на улице. Приподнимут шляпы и идут дальше по своим делам. Меня гораздо больше волновал Злабориб.
– Почему? Почему ты решил помочь ему?
Эдвард пожал плечами – почти застенчиво.
– На самом деле я ничего не делал. Ему не хватало друга, а моя харизма помогла ему поверить мне. Он сам нашел путь к спасению. Я даже удивился, когда у меня в подчинении вдруг оказался принц. Я же говорил,
Алиса посмотрела на детей, игравших у Серпантина.
– Так ты это и собираешься делать? Остаться здесь и играть в лодочки на пруду, и пусть целый мир катится в тартарары? Два мира?
– Я хочу записаться добровольцем.
– Эдвард, что точно напророчено тебе в том мире? Что в точности предстоит сделать Освободителю?
Он повернулся к ней; лицо его внезапно исказилось гневом.
– Я же сказал тебе: он убьет Смерть. Не настоящую смерть, конечно, а только Зэца. Это катастрофа! Это ведет к катастрофе! Существует только один путь сделать это – я должен стать богом и собрать больше маны, чем Зэц, а он копит ее уже сотню лет. Какие мерзости я должен придумать, чтобы добиться такого поклонения масс, и что будет потом? Что станет со мной? Что станет с ними? И все для того, чтобы убить одного пришельца, которого в два счета может сменить другой? Зэц просто стал первым, кому хватило дерзости провозгласить себя богом смерти, но это настолько грандиозное мошенничество, что оно наверняка не будет последним. Отец все это понимал, и, заполучив в руки эту чертову филобийскую книженцию, я тоже понял, и я не желаю иметь с этим ничего общего! Я вернулся домой, чтобы пойти добровольцем, но я вернулся еще и для того, чтобы разорвать цепь пророчества, и я никогда больше не вернусь туда! Никогда! Ни за что! Я сказал! Все! – Он резко повернулся и зашагал прочь, быстрее, чем прежде.
Она побежала за ним.
– Нет, я не понимаю! Ты уверен, что не можешь убить Зэца без помощи маны?
– Совершенно уверен.
– Тогда ты можешь занять кабинет бога смерти сам, чтобы его не занял кто-то другой.
– Тьфу! Нет. И не думай об этом. Этому не бывать. Лучше немецкая пуля. Что еще ты хотела знать – кроме этого?
– Что случилось дальше со Злаборибом?
Эдвард вздохнул.
– Ах, это долгий рассказ. Если б не Злабориб, меня бы здесь не было. Разумеется, стоило только нам выйти из храма, как тут же появились двое герольдов, потребовавших, чтобы он вернулся во дворец.
– И что?
Эдвард ухмыльнулся и стал вдруг снова совсем мальчишкой.
– Я сказал им, что Злабориб Воин находится теперь под моим командованием и что я отказываюсь отпускать его из отряда. Со мной была сотня вооруженных солдат, так что разговор был короткий.
Алиса взглянула на часы. До поезда оставался еще час.
– Разумеется, – продолжал он, – в конце концов я понял, что вляпался в солидный политический кризис. Едва мы вернулись в лагерь, как я был вызван в шатер Каммамена Полководца, джоалийского генерала. Мне приказали захватить с собой моего нового бойца, но я ослушался приказа. Я пошел туда один и объяснил, что принц не может прийти – что он слишком занят рытьем выгребных ям. После этого они утратили к нам интерес.
– Да ну ее к черту, твою скромность! Что ты сделал на самом деле?
– Ничего особенного, – тихо сказал Эдвард.
21
– Два друга лучше, чем один, – произнес Дош Прислужник, массируя икру Тариона, – особенно если они враждуют.
– Звучит как один из афоризмов моего любимого братца. Достаточно, чтобы целый зал подхалимов зашелся в истерике.
– Это из Зеленого Писания, Стих 1576. – Дош занялся другой ногой.
Тарион растянулся, обнаженный, на шкуре зубра. В шатре было темно и душно. В нем пахло кожей, потом и ароматным маслом, которым пользовался Дош. После долгих часов стояния в храме массаж оказался очень даже кстати. Массаж, который делал Дош, всегда помогал – Прислужник был искусен, и руки его были куда сильнее, чем казалось. Тысячи людей, присутствовавших на этой изнурительной церемонии, возможно, тоже не отказались бы от такого ухода, но никто из них его не получит.