Настоящие
Шрифт:
На самом деле больше всего ему хотелось снова очутиться в лесу, возле упавшего дерева, лечь и заснуть… чтобы вернуться туда, где ему нужно быть на самом деле. Но сейчас должна была приехать Санни.
В блок очистки полетели обрезки бумаги, листья, пара надоевших логических игрушек и ещё какой-то хлам. Радал и сам не помнил, как эти вещи попали в комнату. Возможно, их принёс кто-то другой, учитель, приятели… Неважно. Мусор нужно убирать.
Вернее, не так. Мусор можно было убирать, но уже два с лишним года Радал делал это лишь изредка. Процесс уборки вызывал кучу неприятных ассоциаций. Об этом Радал не распространялся, но, возможно, кто-то из учителей был осведомлён или догадывался. По поводу уборки Радала трогали крайне редко.
Комната, в которой эти годы жил мальчик, считалась в интернате одной из лучших. Большая, с высоким потолком, квадратная, она имела эркер (предмет зависти других учеников) и была обставлена хорошей деревянной мебелью. Огромное полукруглое окно выходило в лес, вид из него открывался изумительный.
Комнату Радал ненавидел, но не признавался в этом никому.
Слегка прибравшись, он распахнул оконные створки. В помещение ворвался свежий ветер, разом ожили звуки — голоса на улице, шум листвы. Вдали послышался тонкий свист — кто-то прилетел, не иначе. Интернат находился в лесу, посадочная площадка рядом с ним имелась одна-единственная, и флаеры садились тут далеко не каждый день. Выглянув, Радал увидел, что часть детей, игравших на площадке, побежала смотреть, кто прилетел.
— Скука, — пробормотал мальчик. — Всё одинаковое.
По-настоящему Санни звали Мари Шалеру. Впрочем, кажется, именно это имя было для неё не подлинным, а «взятым»; об этом Санни обмолвилась ещё в первую встречу, но с тех пор словно забыла.
— Санни! — громко закричал кто-то из младших. — Санни, привет! А когда на море поедем?
Ну всё, если уцепят, это минут на двадцать. Малышня её обожала. О! Ещё не успела выйти со стоянки флаеров, а уже увидела его в окне, замахала рукой.
Что-то в её фигуре показалось Радалу неправильным, непривычным каким-то. Радал присмотрелся. Так, малышню отогнала, хорошо… Сейчас придёт.
Спустя минуту дверь распахнулась.
— Привет! — Радал соскочил с подоконника и подошёл к ней. — А… а что ты… Господи, что ты с собой сделала?!
— Что, сильно заметно? — Она улыбалась. — Непривычно? Такова сё ля ви, как говорят французы. Ты не представляешь, насколько легче жить без этих буферов.
«Да уж, — подумал Радал в шоке. — Рехнуться можно. Надо же, и не знал, что здешние технологии позволяют творить такое со своим телом».
Если раньше Санни была обладательницей весьма, скажем так, соблазнительных форм (правда, она пыталась их скрывать под свободной одеждой, но всё равно было заметно), то теперь её фигура напоминала… ну, может, не мужскую, но вот юношескую очень даже. Кажется, и бёдра сделались гораздо уже.
Радал даже головой потряс, своим глазам не веря.
— Санни, зачем? — спросил он жалобно.
— Представь, что я делаю доклад в эвенском Сенате, и все присутствующие думают не о том, что я говорю, а о моей половой принадлежности, — сказала Санни. — Мне хватило с лихвой последних лет. Лучше скажи, что у тебя нового? Рауль картину привёз, я видела — здорово у тебя выходит.
Радал улыбнулся.
— Стараюсь, — сказал он. — А дела… да никак, наверно. Учусь.
— Мне Полина рассказывала, — кивнула Санни. Она расслабленно вздохнула и обвела взглядом комнату.
— Ты что, убирался перед моим приходом? — спросила она. — А во-о-он там в углу шишки валяются, ты их вроде ещё зимой притащил… Или это так и надо?
— Ой, я пропустил, наверно. — Радал смутился. — Да, это я зимой ещё принёс. Сейчас, погоди, выкину…
Через полминуты шишки перекочевали в блок, Радал отряхнул руки и сел на кровать.
— А Полина в тот раз чуть с ума не сошла, за тебя волновалась, — сказала Санни. — Я тоже до сих пор не понимаю, зачем тебе понадобилось спать в лесу? Да ещё на таком морозе.
Радал покраснел, словно Санни застала его за чем-то постыдным. И ничего не ответил — в который уж раз.
Зимой он едва не замёрз — действительно заснул в лесу. А в себя пришёл только в интернате, среди перепуганных учителей и врачей, и всем тогда сказал, что ничего не помнит. И продолжал говорить до сих пор. Шишки — это тоже было важно. Тогда. Это была одна из моделей… Но и про это следовало молчать.
— Ну извини, извини, — заторопилась Санни. — Не моё дело, конечно, просто я за тебя беспокоюсь. А если в следующий раз тебя не найдут? У вас же тут даже постоянного мониторинга нет.
— Я больше так не буду, — по-детски ответил Радал. С ней ещё можно было играть в эти игры. Но не с Раулем. То взрослое и холодное, что было в Радале, за последний год сделалось объемней и ощутимее. К счастью, Санни этого пока не поняла или не почувствовала. Слишком была занята, слишком редко приезжала. Может, оно и к лучшему.
— На Эвен не хочешь? — спросила вдруг Санни. — У тебя скоро закончится минимальный образовательный цикл, можно будет выбирать специализацию. У нас многие стажируются.
Радал задумался.
— Знаешь, я хочу посмотреть, — осторожно ответил он. — Санни, можно съездить с тобой посмотреть? Что за специализации?
— Тебе самому виднее. Говорят, у тебя талант к техническим дисциплинам, но, знаешь, после той картины… Мало кто мог бы такое создать. Я на Эвен возвращаюсь через несколько часов, через Транспортную Сеть. Пойдёшь со мной? Я договорюсь, чтобы тебя отпустили.
Радал кивнул.
— Ну картина у меня такая получилась только одна, — резонно заметил он.
Полина обрадовалась. Весть о том, что Санни заберёт подростка хоть на пару дней, пришлась ей по душе. Последнее время общаться с Радалом становилось всё сложнее. Нет, он не конфликтовал, не делал ничего предосудительного. Но Полина, учитель опытный, чувствовала, что между ней и Радалом вырастает даже не стена, а что-то большее. Она сознавала, что как педагог «провалилась», потому что с поставленной задачей не справилась. И при всём желании не могла понять — почему. Непостижимо! Мальчик нашёл непонятную лазейку и уходил через неё туда, куда она попасть не могла.