Настоящие
Шрифт:
Любой педагог знает, что такое контакт с ребёнком. Со всеми детьми этот контакт у неё был. С кем-то лучше, с кем-то хуже. Но с Радалом — полное отсутствие контакта при великолепной его имитации. Все внешние признаки налицо, и пустота внутри. Муляж.
Что только Полина не пробовала за последний год!.. Меняла методы общения, экспериментировала, гоняла мальчишку через тесты. Тщетно.
Удивительно нормальный ребёнок… Вернее, уже юноша. Разносторонний. Высокий интеллект. Великолепно воспринимает информацию.
А прогулки в лес… Каждый имеет право на маленькие слабости.
Санни проговорила с Полиной почти два часа, но ничего нового не услышала. То же, что и полгода назад.
— Мы пришли к выводу, что это всё-таки реакция на вход в пубертатный период развития, — заключила Полина. — Других причин столь резкого отдаления я не могу найти.
— Может, это связано с тем, что он эмпат? — Санни сидела в глубоком кресле напротив подруги. — Он ищет уединения, это свойственно для них. Ты пытаешься выявить в нём сходство с обычными детьми, а он другой, хотя и выглядит как простой мальчишка. А? Как полагаешь?
— Именно из этой предпосылки я и исходила, — вздохнула Полина. — До его четырнадцатого дня рождения всё было отлично. Проблемы начались прошлой весной. Он ведёт себя, словно его держат в клетке, поэтому сейчас создать для него видимость, ощущение «разомкнутости» пространства было бы неплохо. Конечно, он и так, по сути, совершенно свободен…
— Полина, мы обе прекрасно знаем, что такое Эвен с его моральной атмосферой. — Санни улыбнулась с оттенком грусти. — Но ты гораздо лучше знаешь Радала. Как думаешь, сколько времени он сможет у нас пробыть, скажем так, без вреда для себя? Он наверняка захочет свободы в пределах города, а у нас есть масса мест, которых подростку лучше избегать.
— Свободен, говоришь? Милая, пойми, ему очень тяжело, потому что его никто не любит, и сам он тоже полюбить никого не в состоянии. Дня на четыре я его отпущу, но потом возвращай его назад. И постарайся всё-таки не упускать его из виду. Договорились?
Зачем, ну зачем это всё было?.. Радал еле слышно застонал сквозь зубы от отчаяния. Какая глупость! Не надо было идти в тот раз с Санни, не надо было соглашаться, Эвен ему не нравился, совсем. Господи, ну что за дурацкая идея эта поездка?!
…Купол города вставал у горизонта, огромный, полупрозрачный на фоне красноватого неба. Полоса Транспортной Сети шла через каменистую пустыню. Казалось, весь мир выцвел до двух цветов — бордового и чёрного, и других красок здесь просто не бывает. Пустыня — цвета засохшей крови, океан справа — как будто не вода, а антрацитовый мазут. После зелёной Терры контраст болезненно бил по глазам.
В большом аэрокаре, летящем над Полосой — впрочем, это был явно не совсем аэрокар, но как ещё назвать это приспособление, Радал не знал, — не было никого, кроме них с Санни. И обзор отличный, только вот смотреть, прямо скажем, не на что… Хоть обивку кресла изучай. Санни, сидевшая рядом, оторвалась от созерцания мрачного пейзажа и спросила:
— Ну как тебе Эвен? Ещё не разочаровался, что сюда хотел?
— Давно я тут не был. — Радал неподвижно созерцал пустыню. — Отвык. Знаешь, а по-своему на Эвене красиво. Как сказала бы Полина — «завораживающе».
Он усмехнулся. Спокойно, по-взрослому.
Машина въехала в небольшой зал станции и остановилась. Аэрокар Санни Радал узнал моментально, по спортивному виду: он уже давно понял, что его подружка любит такие машины. Серебристая изящная птичка, маленькая, невесомая на вид. Совсем не то что старомодные аэрокары Терры.
Санни перебежала через пустой зал, и боковина машины растворилась, открыв кабину. Девушка запрыгнула внутрь и похлопала по соседнему сиденью.
— Давай сюда! — позвала она Радала, который с любопытством оглядывал «птичку» снаружи. — Время.
Радал сел рядом с ней.
— Опять новая машина? — спросил он. Санни показывала ему, на чём летала раньше. За последние два года машин она сменила шесть, значит, это уже седьмая. — Спортивная?
— А ты как думал, — довольно ответила Санни, пробежавшись пальцами по возникшей перед ней объёмной панели. Её кресло изменило форму, от изголовья к затылку протянулась пара серебристых щупов. — Новая разработка, ещё не в серии. Ты перегрузки нормально переносишь?
— Нормально, я же летал тогда… — Радал осёкся. По лицу его пробежала тень. Воспоминание, ничуть не стёршееся за три года, на секунду посетило разум, и он на какое-то мгновение вспомнил тёмный коридор, в котором прятался, и страшные крики умирающих. Последний полёт, корабль, ставший за полгода почти родным. Гравитационные нагрузки во время взлётов и посадок были порядочными, куда там лёгкому катеру Санни до того, что пережил Радал совсем ещё мальчишкой. Но вместе с тем… ради того, чем он жил тогда, можно было вытерпеть и большее.
— Полетели, — попросил он. — Ты же сама говорила, что время.
Санни с хитринкой усмехнулась и кивнула. Аэрокар выскользнул наружу и прямо с места взмыл в красное небо.
На самом деле Радалу сейчас хотелось только одного — чтобы его оставили в покое. И лечь спать. Он был уверен — Светловолосый уже ждёт его в лесу, у сторожки, им надо сегодня навести порядок в доме, и ещё надо будет подумать, как прекратить дождь.
Снаружи Башню Эрес Радал до этого видел только в записях. Хаотичное нагромождение геометрических фигур высотой добрый километр. Впрочем, когда аэрокар опустился на одной из посадочных площадок, оказалось, что вблизи всё не так уж страшно, только очень строго. Впечатление усилилось в коридоре, стерильно-белоснежном и широченном, особенно когда им на пути попадались другие люди со спокойными до мертвенности лицами, волосами диких цветов и улыбками манекенов. Даже лицо Санни так же замерло, стало спокойным и учтиво-неживым.
Жилище у Санни оказалось, мягко говоря, просторным. Через холл они прошли в гостевую комнату. Стены здесь имитировали дерево, наверное, Санни специально подобрала комнату, похожую на ту, в интернате. Только кровать была шире раза в три.
— Надеюсь, тебя устроит, — сказала она. — Если что, связь со мной через комм, если что-то понадобится, можно спросить у фурнитуров, всё объяснят и покажут. Ну я пошла?
— Ага, — кивнул Радал. — Но я лучше сам.
— Тогда до вечера. Счастливо!