Наступление
Шрифт:
Генеральный улыбнулся
– Тем более при той ситуации, какую вы нам обрисовали. А вы сами, Александр Иванович, готовы возглавить такую службу.
Гуров задумался. Он был служакой – но он был и увлеченным человеком, искреннее преданным своей профессии. Ни один художник, если он конечно настоящий художник, а не мазила, не откажется от предложения написать картину всей своей жизни, ту что он давно мечтал написать. Но он понимал и то с чем он столкнется, если примет предложение. Бешеное сопротивление на всех уровнях и лютая ненависть к выскочке. Его просто обязаны попытаться сожрать, хотя бы из зависти. Лепту в это внесут и бывшие сотрудники КГБ, переброшенные в МВД на оздоровление и сохранившие связи со своим бывшим ведомством. Партпризыв и чекистский призыв буквально убили МВД.
– При двух условиях, товарищ генеральный секретарь – набрался неслыханной наглости Гуров
– Какие же?
– Право подбирать кадры, в том числе те, которые кому-то не нравятся. И право доклада сюда по особо важным делам.
Генеральный секретарь, не раздумывая, протянул большую, крестьянскую ладонь через стол.
– Договорились.
Когда Воротников вывел своего гостя из кабинета – они должны были договориться кое-о-чем, на это направление Соломенцев отрядил именно Вороникова – Громыко и Соломенцев сидели какое-то время молча. Потом Соломенцев спросил
– Ну?
Громыко помедлил с ответом
– Безумие – наконец сказал он
– Почему?
– Ты знаешь правила.
Да, правила знали все, и знал и хорошо. Выжившие при Сталине – примитивно, физически выжившие, и даже избавившиеся наконец-то от карающей длани заключили негласное соглашение. Их можно было обвинять в этом – но обвинять мог только тот, кто не жил тога, кто жил – тот бы понял. Соглашение состояло в следующем – своих не трогать [50] . Точка. Если группа, попадая в которую ты становишься более-менее неприкосновенным. Есть группа, попадая в которую ты становишься неприкосновенным абсолютно. Что бы ты не натворил – завалил работу, проворовался, бросил семью и женился на своей секретарше – тебе помогут. Найдут место, если не удалось удержаться на своем, дадут где-то пересидеться. Прикроют, соврут. Они не помнили, как было тогда – слишком малы были. Но бюрократическую науку, преподанную теми, кто был до них – усвоили прекрасно.
50
Даже видя то, во что это все превратилось сейчас, автор не смеет осуждать тех, кто заключал это соглашение тогда. Потому что любому человеку хочется жить и это нормально. Общество, пережившее Сталина, прежним не станет уже никогда, и то что творится сейчас – это отголоски тех лет, я в этом уверен.
– Мы их уже нарушили – сказал Громыко
– В чем?
– Ты знаешь.
Соломенцев внезапно психанул.
– Я кого-то убил?! Нет! Может, это ты кого-то убил?!
– Вы чего Михаил Сергеевич? – испугался Громыко
– Того! Он его убил – он и нас не пожалеет! Надо своих людей везде, нам обязанных, тогда пусть попробует… они ему… в глотку…
Соломенцев белел на глазах, потом начал медленно наваливаться на стол. Громыко вскочил, кинулся к двери в приемную
– Врача! Быстрее!
Час героев. Операция «Магистраль». Афганистан, аэродром Баграм
23 ноября 1987 года
Самое хреновое для солдата – это неизвестность. И мороз, конечно – но мороз это ладно, от мороза спасает палатка с поларисом [51] и старый добрый ватник, который намокает, промерзает – но хоть как-то спасает от стужи. А вот неизвестность…
Несмотря на то что Афганистан от Москвы ох как далеко – слухи дошли уже и досюда. С пришедшим вчера бортом летуны привезли газету Правда – а там – «после тяжелой и непродолжительной болезни». Сразу после этого офицерский состав на полдня собрался в большой палатке ПАБ-60, которая использовалась как штабная и – о чудо! – перед этим ничем не озадачил своих подчиненных. Расходились, судя по наблюдениям, мрачнее тучи, на вопросы личного состава кто отделался дежурным «сообщат» и «не терять бдительность, не распространять слухов, особенно среди афганских военнослужащих», а кто не мудрствуя лукаво послал по матушке. Зато к вечеру «родили» – к палаткам выгнали четыре БТР, установили посменное круглосуточное дежурство, личному составу было приказано иметь при себе в любое время дня и ночи как минимум один БК [52] боевыми. Вернувшийся из Кабула, куда он отлучался по делам, лейтенант Тищук рассказал, что дальше по дороге, где стоят лагерем (или табором, что ближе к истине) зеленые [53] – выставлен усиленный блок-пост с двумя танками Т-60, и танки эти – похоже караулят афганцев. От этого сообщения – а все моментально додумали что если зеленые взбунтуются, переметнутся на сторону духов – что тогда будет вообще и конкретно с ними – все еще больше приуныли.
51
Поларис – самодельный отопительный прибор, в основе которого лежит использованная медицинская капельница из которой течет солярка по каплям.
52
Один БК боевыми – для автомата это значит 120 боевых патронов
53
Зеленые, партнеры – военнослужащие афганской армии
Отрядили ходоков к замполиту. Замполит – если сравнивать его другими замполитами – был мужиком очень даже ничего, катехизисом сильно не надоедал, зачеты по марксистско-ленинской тории с периодичностью раз в месяц и с проверкой конспектов не требовал, солдатской пищей: перловкой с тушняком – не брезговал. Замполит, сидя в палатке на своей койке что-то быстро писал, увидев пришедших к нему ходоков он ни с того ни с сего сорвался, спустил на них всех собак и каждому персонально объяснил – куда ему идти и что делать.
От этого десантура 345-го полка, того самого 9-я рота которого в свое время брала дворец Амина, совсем приуныла. Поужинав чем Бог послал и выставив пост на входе в палатку – по своей инициативе, при таких раскладах лишним не будет – десантура уже приготовилась совершить команду «отбой». Был еще личный час – но кто-то, матерясь последними словами, приводил в порядок одежду, кто-то пытался на отсыревшем клочке бумаги писать письмо, а кто-то уже и на массу вовсю давил – когда полог откинулся, повинуясь решительной руке и в палатку, пригнувшись, вошел заместитель командира полка по боевой подготовке. Отчего-то недовольно посмотрел на пыхающий зловещим красным огнем поларис в углу – оно, конечно нельзя, да вот ничего другого то и нет.
– Добровольцы – шаг вперед! – сказал он.
– А куда добровольцы, тащ майор? – спросил кто-то.
– Куда-куда… Щас узнаешь…
Жидкой колонной их вывели за пределы утопающего в грязи городка – ноябрьский Афганистан вообще предельно мерзкое место – прямо к ангарам Баграма, где горели прожектора, и суетились люди. Все как и всегда делалось в последний момент – к Грачам подвешивали гроздья ФАБ-250, самых расходных во время этой кампании бомб, армейские заправщики питали самолеты керосином, а один промчался мимо них, едва не задавив и обдав брызгами грязи. Чуть в стороне, где посветлее у какого-то УАЗика-буханки стоял летный состав, прямо на поле получающий последний инструктаж. От всего этого – явно готовилась какая-то операция и готовилась в спешке – стало еще холоднее, еще мерзопакостнее.
– Стой, кто идет! – окликнули от затемненного ангара.
– Своих не узнаешь? – совершенно не по уставу ответил майор, добавив в конце матерное.
– Виноват, тащ майор.
– Открывай, давай.
Майор обернулся к десантникам.
– Помогайте, что встали?
Вместе открыли ворота какого то ангара – темного, освещаемого только рассеянным светом прожекторов с улицы. Майор чем-то щелкнул, потом еще раз.
– Подолян – где свет?
– Капитан Мухортов сказал – дырчик [54] накрылся, нету света, тащ майор!
54
дырчик – дизель-генератор
– Твою мать… Та-ак… Слушай мою команду! Вон в том углу – мешки и парашюты. Все вытащить сюда, на свет – время пошло!
В углу пустого, холодного и темного ангара действительно были сложены мешки – какие-то полегче, а какие-то – в одиночку не утащишь, напитавшиеся водой, каждый – под сотню килограммов весом. Сначала таскали просто волоча по полу, потом после окрика майора начали таскать вдвоем, выкладывая их в две небольшие кучки на входе, где хоть что-то было видно. Мешков было довольно много, и таскать – запалились изрядно.