Наступление
Шрифт:
– Десантник, он и всадник и лошадь одновременно! – отпустил шутку Сашка по кличке хохол, фазан из Винницы.
– Работай, работай – крикнул кто-то из дедов – болтать все мастера!
Картина эта – деды, работающие рука об руку с фазанами и даже сынками для Советской армии была дикой, деды вообще не приспособлены для работы – но в триста сорок пятом полку ВДВ, в одном из немногих устав действительно соблюдался, не на время проверки, и не пока офицеры смотрят – а все время, двадцать четыре часа в сутки. Добился этого командир полка, гвардии подполковник Валерий Востротин очень просто – в один прекрасный день он выстроил полк на плацу, вызвал дедов и начал издеваться над ними, точно так же, как они издевались по ночам над молодыми, начиная от требования родить сигарету за три минуты и заканчивая «сушкой крокодилов». К тому времени Востротин был Героем Советского Союза, офицером на которого равнялись – и публичная экзекуция на плацу для дедов была настоящим шоком. Но свое действие она поимела – над молодыми по ночам больше не издевались, и если предстояла какая-то работа, то работать шли все.
Постепенно вытаскали все, сложили парашюты рядком, как полагается, мешки – в ровную пирамиду. Для чего все это делается – никто толком не понимал.
– Тащ майор! – вдруг крикнул один.
– Что, Сыроваткин?
– Тащ майор, парашют списанный! На нем метка!
– Это хорошо. Два прыжка враз – первый, и он же последний. Отряд – слушать мою команду! Сейчас, б… берете у меня иголки и суровую нитку, и чтобы б… через час каждый мешок был пришит к лямкам парашюта так, чтобы я с трех шагов от настоящего парашютиста не отличил. Кто не успеет – вместо мешка сам прыгать будет!
– Куда идем то, тащ майор?
– Куда надо! Радуйся, что не тебе прыгать!
Привычное, дребезжащее нутро АН-12, старой доброй лошадки воздушно-десантных войск на протяжении уже тридцати лет. Дубак в отсеке, и это еще цветочки – забрались бы повыше, на высоту километров десять, там вообще бы в сосульки и превратились – минус сорок. Нечем дышать – отсек негерметизированный. Но самое страшное не это – самое страшное то что они летят на самолете, а парашютов у них нет ни у одного. Для десантника находиться над зоной боевых действий в десантном самолете и без парашюта – смерти подобно.
Дышать было нечем, даже на такой высоте. Или это от холода так дыхание перехватывало?
Из кабины показался бортмеханик, что-то заорал и замахал руками. Понятное дело, хотя из-за рева моторов не слышно ни единого слова – начинаем…
Задача простая, хотя и требующая известной ловкости. Дано – около тридцати мешков, каждый из них пришит к лямкам дуба – парашюта Д-1-5 с принудительным раскрытием купола. Парашют старый совсем – но сойдет, тем более что горевать тут и нечего – не раскроется и хрен с ним. Вот эту всю беду надо поднять и подцепить карабин вытяжного фала к тросу, а потом по команде – выпихнуть наружу, причем кучно. При этом – не вывалиться за борт самому, что при такой операции – вполне даже и возможно.
– Приготовились!
Манекены лежали аккуратным рядком около стен, как будто это были всамделишные парашютисты…
– Сейчас на вираж встанем! – заорал майор – выталкивать по команде выпускающего, самим не выпадать! К тому же тросу цепляйтесь!
Идея здравая. Если прицепиться к тому же тросу, к которому цепляются карабины фалов – не выпадешь точно. Только вот цепляться – нечем.
Из кабины появился бортмеханик, он же выпускающий – типичная роль для бортмеханика, наименее занятого члена экипажа самолета. Широко, как космонавт ступая по полу десантного отсека, он пристегнулся – и нажал кнопку, приводящие в действие створки грузового люка. Смигнул красным фонарь – светофор, пошли в стороны створки грузового люка, впуская в самолет тьму, холод и ревущий, пронизывающий до костей ветер. Внизу – ни единого огонька, как какая-то черная, инфернальная, дышащая холодом пропасть.
– Бегом, что встали! На вираж заходим!
Крик майора сорвал их с места, выбиваясь из сил, они цепляли эти проклятые мешки за трос, подкатывали к самому зеву открытого десантного люка, где бортмеханик, пользуясь какой-то длинной палкой, непонятно откуда взятой выталкивал мешки во тьму. Все – с хрипом, с матом, с качающимся под ногами полом десантного отсека, с мешками которые весят под сотню кэгэ… но они работали. Как проклятые работали.
Первые манекены они вытолкнули в кромешную тьму. Затем на земле что-то загорелось… какие-то маленькие красные точки… а потом – прорвало как плотину. Разом – из двух десятков ДШК, струи трассеров врезались в небо, и каждая – размером с футбольный мяч… они летели вверх, и старались нащупать их самолет… перекрещивались в воздухе, догорали… но на смену догоревшим летели все новые и новые… и все больше и больше пулеметов присоединялись к этой вакханалии…
А они все таскали и таскали. Бояться было просто некогда.
Операция «Магистраль». Афганистан, провинция Хост. Перевал Сатыкандав
23 ноября 1987 года
Одного из пулеметчиков, что сейчас, темной ноябрьской ночью пытался нащупать спускающихся парашютистов, звали Сангар, и это имя подходило ему как нельзя лучше, потому что с пушту оно переводилось как «поле сражения». Более того, он относился к роду мизи, к тому же самому, что и моулави Джелалутдин Хаккани, воин племени джадран и амир всех бандформирований в провинции Хост назначенный на свой пост Советом Семи. Еще большее уважение (и достаток в дом) ему приносило то, что владеть крупнокалиберным пулеметом ДШК его учили шурави-мушаверы в своей школе. В отличие от учения в пакистанских лагерях, откуда приходила молодежь шурави-мушаверы учили вдумчиво и тщательно, не жалея ни сил ни времени, порой занимаясь с курсантами индивидуально. Если в Пакистане мушаверы [55] понимали, что пулеметчик ДШК живет в среднем два захода вертолета, и исходя из этого рассчитывали и время и боеприпас, необходимый для обучения – то шурави-мушаверы занимались с ним три месяца, учили как разбирать своего стального друга и собирать его обратно, как чистить, как переносить с места на место, как устранять самостоятельно мелкие неисправности, как стрелять по всем типам целей: автомобилям, отдельным людям, целям в доме или за дувалом, целям находящимся выше или ниже, как правильно выбирать позицию в разных условиях, маскировать и укреплять ее. Помимо этого мушаверы в армии научили Сангара читать и писать – этим он сильно выделялся из муджахеддинов, и именно поэтому его сделали командующим сектора ПВО, причем сразу, поставив над девятнадцатью (один болел, и его не следовало считать) молодыми муджахеддинами, вставшими на джихад и прошедшими обучение в Пакистане. Помимо этого – ему дали пехлевана [56] , который не отходил от него ни на шаг и больше мешал, чем помогал. Семье его – а Сангар, слава Аллаху, был женат – сразу выплатили подъемные в сто тысяч афганей, половину – по курсу в пакистанских рупиях. В общем и целом – в рядах моджахедов Сангар с его навыками и опытом пользовался немалым уважением, несмотря на то, что встал на джихад совсем недавно.
55
Советники, инструкторы
56
Бандит, телохранитель.
Как он встал на джихад? Да очень просто, точно так же, как и все встают. Сначала его взяли в армию – гребли Афганцев в армию своеобразно, облавами. Он приехал в Хост купить муки и керосина для своей семьи, в это время базар кружили, начали проверять документов. Денег, чтобы откупиться у него не хватило – хотя то что было отобрали – и так Сангар стал защитником революции.
Их привезли в лагерь под Кабулом, где постригли, накормили и выдали одежду. Потом пришли шурави – они все выглядели совсем не страшными, не такими как о них говорили – обычные мужчины, в отличающейся от афганской, более светлой форме, кто-то с усами, кто-то – в дешевых очках от солнца. Они заставляли бегать, прыгать, выполнять какие-то дурацкие упражнения – и в конце концов Сангара и еще нескольких людей, среди которых было четверо его соплеменников выбрали учиться на пулеметчиков – он тогда этого не знал, их просто посадили в крытую машину и повезли.
Один из соплеменников Сангара по имени Фаридун сумел сбежать из лагеря на третий день – а вот Сангар, немного поразмыслив решил этого не делать. В конце концов – ему дали одежду, его здесь трижды в день кормили, ему платили какие-то деньги, пусть и небольшие и его здесь учили забесплатно, хотя в Афганистане никто и никого бесплатно не учил. До того, как его загребли в армию он и его молодая жена жили совсем даже не сытно, денег постоянно не хватало, а их жилище комфортом напоминало постройки, в которых богатые люди держали своих лошадей. Да к тому же в те времена считалось, что будущего у моджахедов нет, и рано или поздно шурави и те, кого они поддерживают – победят душманов и так думали даже шейхи и вожди племен, шедшие на переговоры с народной властью и заключавшие соглашения о перемирии. Возможно – если он честно отслужит в армии и вернется в свой кишлак – новая власть не будет его притеснять и возможно даже даст что-то. Так подумал Сангар – и остался в народной армии.
Шурави учили хорошо, тщательно – Сангар, который до этого из оружия знал только старый британский Ли-Энфильд, доставшийся ему от отца и у которого приклад был полностью покрыт металлическими клепками – теперь досконально знал два типа пулеметов, ДШК и НСВ, мог обслуживать и стрелять из любого из них, умел стрелять из автомата, метать гранаты и перебегать под огнем. Еще его научили читать и писать на родном языке, отчего Сангар сразу возгордился – из грамотных в их кишлаке был лишь мулла, после каждого пятничного намаза мужчины собирались в круг возле него, а мулла рассказывал им о том, что происходит в мире и в Кабуле. Он говорил им, что шурави плохие, что шурави хотят отнять у афганцев земли, женщин и золото, что они хотят уничтожить религию ислам и сделать всех мужчин рабами. Не поверить в это было трудно – особенно после карательной экспедиции Амина, когда многие из соплеменников Сангара были убиты просто за то, что встретились на пути и были людьми Джадран. Сейчас же – Сангар мог написать свое имя, расписаться, мог прочитать газету и даже мог написать целое письмо – хотя писать его было некуда, оставшаяся в кишлаке жена была неграмотной. Он даже подумывал, что когда вернется в кишлак – то на всякий случай, научит и жену читать и писать, хотя знал, что мулла этого не одобрит, что это – против Аллаха. Хотя Сангар больше не верил мулле и не собирался слушать его.