Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без
Шрифт:
Он занял 25 000 рублей на два года.
РЕВНОСТЬ
Наталья Николаевна родила Машу 19 мая 1832 года. Рожала очень тяжело и долго болела после. Смущенный Пушкин объяснял:
– Моя Мадонна имела неловкость разрешиться моей копией…
Маша действительно очень похожа на отца, но и на мать тоже, она оказалась, как и младшая ее сестра Наталья, красавицей. Младшенькая Наташа, рожденная в 1836-м, самом трудном для Пушкина году, более всего повторила его внешне, но «арапские» черты отца смягчились материнскими, и получилась на редкость красивая внешность.
Наталья Николаевна всех детей носила и рожала очень тяжело, долго болела потом. Особенно ее мучили отеки второй половины беременности и грудница после родов. Кроме четверых детей, у Натальи Николаевны был еще выкидыш… Болели дети, болела сама, болел Пушкин…
Какие уж тут балы и светские развлечения? Разве что урывками… Зато когда оказывалась на балу да еще и без отеков ног… вот тогда и пококетничать не грех!
Хотя кокетничать тоже начала не сразу.
У Натальи Николаевны в свете быстро появилось прозвище: Поэтша. Нет, она не протестовала, понимая, что ее воспринимают в первую очередь как супругу Пушкина, в то же время поражаясь ее собственной красоте. Среди огромного количества отзывов у самых разных людей, любивших Пушкина, презиравших и даже ненавидевших его, первые слова о его супруге всегда одни – редкая красавица. А уж дальше каждый видел свое, кто-то писал о приветливости и влюбленности в мужа, а кто-то о небольшом уме.
Толстенькую крикливую Машу любили все, сравнивали с ангелочком, возились с ней, как с живой игрушкой. В том числе и Наташин дед Афанасий Николаевич.
Гончаров приехал в Петербург не ради правнучки, просто так совпало. Ему были нужны деньги – либо получить ссуду на восстановление имения, либо разрешение продать его. Ссуду не получил, продать Полотняный Завод не позволил старший внук Дмитрий. Имение было майоратным, то есть обязанным неделимым переходить к старшему из сыновей, а поскольку Николай Афанасьевич, Наташин отец, был душевно болен, то внуку. Вот внук Дмитрий Николаевич и воспротивился продаже имения, прекрасно понимая, что деньги дед так же быстро спустит на своих фавориток, как спустил и все предыдущие, и останется семья ни с чем.
Внук продавать не разрешил, дед очень расстроился. В Петербурге он крестил правнучку, подарил ей на зубок 500 рублей, но долго после этого не прожил, уже осенью того же года Афанасия Николаевича не стало… Наследникам осталось полтора миллиона (совершенно сумасшедшая сумма!) долга. Эти долги Дмитрий Николаевич выплачивал всю жизнь.
– Я на два дня в Кронштадт.
Пушкин весел и чем-то доволен.
– Зачем, Саша?
– Наденьку Соллогуб провожу до корабля, прощусь. Уезжает на лето за границу.
У Натальи Николаевны даже дыхание перехватило, она вспомнила:
Нет, нет, не должен я, не смею, не могуВолнениям любви безумно предаваться;Спокойствие мое я строго берегуИ сердцу не даю пылать и забываться…Какое уж тут спокойствие? Надежда Соллогуб совсем юная девушка, безусловно, хороша, умна и Пушкину нравилась, несмотря на разницу в шестнадцать лет. Значит, права Идалия Полетика, когда твердит, что Пушкин вовсю волочится за Соллогуб, что старается бывать там, где бывает она, следит глазами, вздыхает?
– Пушкин, почему ты? Разве больше некому проводить, кроме как женатому мужчине?
Он почти взвился:
– Ревнуешь? Ты свои провинциальные московские ужимки брось!
Он уехал провожать Соллогуб, Наташа осталась. Она ненавидела всех тех, за кем волочился ее муж. Неужели он не понимает, как это унизительно – наблюдать за его ухаживаниями? Конечно, оберегая себя от семейных скандалов, Пушкин старался не водить жену туда, где могли оказаться его новые пассии, но свет хоть и велик, а тесен, все равно встречались. Замечая, как притягивает взгляд супруга очередная красавица, Наташа сжималась внутри, заставляла себя веселиться, чтобы не устроить скандал где-нибудь прямо на балу, смеяться, чтобы не расплакаться, больше танцевать, чтобы не видеть своего мужа, шепчущего комплименты кому-то другому.
В свете к увлечениям поэта относились спокойно, его волокитство было привычным, а мысль о том, чтобы наставить рога первой красавице Петербурга, какой уже называлась Наталья Николаевна, и вовсе увлекала женские сердца. Пусть Пушкин твердит, что его жена Мадонна, самая красивая, самая лучшая, но жарко в ушко дышит-то он другой.
Не выдержав, она дома стала устраивать ревнивые скандалы. Пушкин смеялся в ответ:
– Я поэт и увлечения имею платонические, ты должна с этим считаться.
Она пыталась считаться, но захлестывала обида. И Пушкину от его собственных увлечений и ее укоров становилось худо, он чувствовал себя виноватым, вполне сознавал, что вот так увлекаться другими, подставляя жену под насмешки острых язычков, подло по отношению к жене, но ничего не мог поделать. Такова была пушкинская натура – пройти мимо женской красоты не мог, а заметив, обязательно должен был эту красоту завоевать.
Наташа тихо плакала, Пушкин сочинял покаянные строчки, но ничего не менялось: едва заметив в салоне или на балу очередную красавицу, поэт снова стремился к ней. Дома он твердил, что это лишь дань женской прелести и жена ревнует некрасиво и глупо.
Вообще, у него заметно изменилось отношение к супруге, Пушкин по-прежнему твердил всем, что его женка – Мадонна, что она самая красивая, но вот ум никогда не признавал. А теперь стал тускнеть и созданный им образ тоже.
Красива? Безусловно, причем классической, царственной красотой, от которой теряют голову все. И то, что эта красота недоступная, тоже нравилось. Наташа была очаровательна, великолепна, но даже с императором держала себя строго. Вот когда Пушкин мысленно благодарил строгое воспитание тещи; будь Наташа воспитана хоть чуть свободней, быть бы ему рогату, как оленю.
Словом, идеал, а не женка. Одно плохо – умишка маловато, красоты и порядочности много, а вот разум вялый. Ей бы помещицей быть, за самоваром сидеть, на балы в дворянское собрание выезжать, чтобы там с кумушками о глупостях болтать, детей воспитывать, рукоделием заниматься… но для света иное нужно, нужно уметь, как та же Надин Соллогуб, сверкать умом в беседе, уметь вести себя в свете. Этому невозможно обучить, с этим надо родиться.
Наташа не родилась таковой. Что толку от ее умения играть в шахматы? Или от того, что прочла почти всю огромную дедову библиотеку? Прочитать мало, надо уметь поговорить о прочитанном, уметь показать свою начитанность. Этого в супруге не было вовсе. Если разговор, то такой, что провинцией за версту тянет, она это понимает, а потому молчит. Одни считают, что глупа, другие – что заносчива. И то и другое не на пользу и кроме как к флирту не располагает. Кто за ней на балах увивается? Только те, кто плясать горазд, а поговорить не стремятся.