Наташка и «Харлей-Девидсон»
Шрифт:
– Догадываюсь, – сказала Леска. – Ржёшь много.
Словно подтверждая её слова, Жеребец громко захохотал.
– Молодец! Люблю остроумных баб.
Он подтолкнул в плечо огненно рыжую Спичку.
– Освободи-ка место.
– Сиди! – скомандовала Леска, видя, что Алёнка собирается встать.
Спичка осталась сидеть, испуганно косясь на нависшего над ней великана. Жеребец перестал улыбаться.
– Ладно, – недовольно протянул он. – Я парень не гордый. Могу и стоя поговорить.
Шум в зале постепенно стихал. Многие заметили, что возле Лескиного столика назревает конфликт, и теперь напряжённо следили за дальнейшим
Наталья взглянула на Кременя и невольно поёжилась. От взгляда, которым Санька смотрел на Жеребца, ей стало не по себе.
Жеребец тем временем стал терять терпение.
– Ну что, идём? Я не люблю долго уговаривать.
Леска впустила в его сторону струю табачного дыма.
– Никуда я с тобой не пойду.
– Кончай ломаться!
В голосе Жеребца уже слышалась неприкрытая угроза. Леска презрительно фыркнула:
– Да пошёл ты!..
– Что?! – верзила наклонился к ней через стол. – Девочку из себя корчишь? Да знаешь, кто ты?
Он разразился грязным ругательством.
Несколько мужчин стали подниматься со своих мест, но Кремень жестом остановил их. Это дело он считал своим и хотел лично с ним разобраться. Но Леска его опередила. Загасив сигарету, она встала и хлёстко ударила Жеребца кулаком в челюсть. Верзила покачнулся, шагнул назад, потом вперёд, удерживая равновесие. Даже для такого здоровяка удар оказался очень сильным. Жеребец упёрся ладонями в крышку стола, тяжело мотая головой. Потом поднял на Леску налитые злобой глаза.
– Зря ты так, подруга, – сказал он хрипло. – Я ведь не посмотрю, что ты баба.
В этот момент Кремень крепко сжал его руку повыше локтя. Жеребец свирепо повернул голову и вдруг затих, наткнувшись на Санькин взгляд. Потом он дёрнулся и опять затих, словно загипнотизированный.
– Слушай меня внимательно, – сказал Кремень до жути спокойным голосом. – Сейчас ты выйдешь, сядешь на свой драндулет и уберёшься отсюда. На всё у тебя есть три минуты. Повторять не буду.
Он ослабил хватку. Жеребец повернулся и торопливо вышел из бара, бормоча угрозы и ругательства. Вскоре послышался шум мотора и, постепенно затихая, растворился вдали. Наталью ничуть не удивило, что огромный, здоровенный мужик так быстро ретировался, не выдержав Санькиного взгляда. Если бы на неё, Наталью, кто-нибудь так посмотрел, она бы умерла от страха.
Кремень вернулся на своё место. Люся Колокольчик сидела, низко опустив голову.
– Извини, что пришлось оставить тебя одну, – сказал Санька.
Она отвернулась от него, не ответив. По её щекам текли слёзы.
– Люсь, ну что ты как маленькая… – начал Кремень, но девушка заплакала и выбежала из бара.
Леска наблюдала за этой сценой, сидя за своим столиком. Встретившись с Санькой взглядом, она улыбнулась ему одними уголками губ. Наталья вдруг страшно разозлилась на неё.
В траве стрекотали кузнечики. Было ещё совсем светло, несмотря на то, что уже наступила ночь – белая балтийская ночь. Посреди поляны горел костёр. Вокруг него тут и там небольшими группками сидели люди. Уже не было того хмельного оживления, которое царило в баре. На утро был запланирован отъезд, и все разговоры в основном велись на эту тему.
Наталья и Кирилл сидели чуть в стороне от остальных и молча глядели на костёр. Иногда Наталья поворачивала лицо к Кириллу и улыбалась ему. Он отвечал ей такой же улыбкой. Ей хотелось спросить, о чём он думает. Но она боялась, что он опять станет отшучиваться. А ей сейчас этого не хотелось.
– Что-то мы заскучали, – послышался чей-то голос. – Мирон, неси гитару.
– О’Кей! – ответил светловолосый парень, поднимаясь с травы. – Будет сделано!
Он сбегал в гостиницу и вернулся оттуда с гитарой в руках. Усевшись в кругу ребят, Мирон стал исполнять песни, которые здесь, как видно, были популярны, так как многие охотно подпевали. Исполнив десяток песен, парень передал гитару Кременю.
– Санёк, сбацай что-нибудь!
– Что-то нет настроения, Толик, – ответил тот. – Играй сам.
– Брось, Кремень! Всё нормально! Покажи класс! – послышалось со всех сторон.
Санька не стал упрямиться и взял гитару.
– Ладно, уговорили. Что хотите послушать?
Наперебой послышались заказы. Гитарист мягко провёл пальцами по струнам и стал исполнять одну мелодию за другой. Гитарой он владел мастерски. Это была настоящая музыка – то нежная и волнующая, то будоражащая душу. Закончив очередную мелодию, Санька взял ритм и запел неожиданно мягким, «сябровским» голосом:
Живёт в белорусском полесьеКудесница леса Олеся.Считает года по кукушке.Встречает меня на опушке.Но не только мягкий голос, так не вязавшийся с суровым обликом его обладателя, поразил Наталью. В исполнении было столько чувства, столько светлой грусти, что щемило сердце. А песня продолжала звучать:
Олеся, Олеся, Олеся —Так птицы кричат…Вероятно, Санька уже не первый раз исполнял эту песню, потому что несколько человек хором повторили за ним:
Так птицы кричат…И снова Санькин голос, волнуя душу, подхватывал песню:
Так птицы кричат в поднебесье:Олеся, Олеся, Олеся…А та, которой была адресована песня, сидела на траве, поджав колени, и неподвижно смотрела на огонь. Её напряжённое лицо словно говорило о том, что в душе у женщины шла борьба, решался вопрос: продолжать ли упорствовать или сдаться, уступить этому волнующему сердце призыву:
Останься со мною, Олеся,Как чудо, как тайна, как песня.