Научи меня
Шрифт:
И Ванька такой же. Ну не было в нем честолюбия особого - он ведь мало что именно для себя делал. Или покупал. А все отдавал жене, матери, сыну, мне, на худой конец. Только силы свои не рассчитывал, все бежал куда-то, рвался, а шестеренки еще быстрее крутились. А организм - это тоже машина, и он без отдыха работать не может. Но Ванька упрямый, такой же, как и я. Он, может, и прислушается, отдохнет какое-то время, успокоится, но от цели своей не отступит.
А меня предчувствие надвигающейся беды не покидало. Гнетущее, накатывало иногда как тяжелый, плотный туман. А главное,
И пришла эта самая беда совершенно не оттуда, откуда вообще я могла представить. Вроде бы день тот майский начался как обычно. За окном солнце светило, на светлой кухне весело радио играло. Я собиралась весь день посвятить себе, отдохнуть, может, в бассейн съездить. Ходила по дому в приподнятом настроении, мурлыкала себе под нос что-то и вещи в шкафу перебирала.
Отвлек меня звонок телефона. Я на дисплей посмотрела - Надя звонила. Выругалась себе под нос, не ожидая ничего хорошего. Ответить я все-таки ответила, но тон мой отнюдь не был дружелюбным.
– Привет. Что случилось?
– Кать...
– голос у нее настолько потерянный, пустой и шокированный, что меня с ног до головы ледяной волной страха окатило. Таким тоном не говорят о хороших вещах. Никогда.
– Ванька он...разбился. На машине своей разбился. Насмерть.
На последних словах Надя на истерические рыдания сорвалась. Рыдания перерастали в крики и судорожные всхлипы. А мне...мне так больно и пусто было, что я ничего не могла сделать. Ни пошевелиться, ни сказать что-то - меня как будто парализовало, отключив все чувства и эмоции.
Наверное, - правда, это я позже поняла - так организм справлялся с шоком. Я ни о чем не думала, в моей голове ни единой мысли не было. Это потом я заходилась, тряслась в рыданиях - одна, в одиночестве и тишине квартиры. Чтобы никто не мог увидеть моего безумия и моей слабости. Выла, кричала, до боли впивалась ногтями себе в руки, но только та боль ничем казалась по сравнению с тем, что у меня в душе творилось. Как будто кусок вырвали и теперь все кровью обливалось. В такие минуты я, если бы со стороны себя увидела, приняла бы за буйно помешанную, сумасшедшую.
– Я сейчас приеду, - мой голос спокойный и мертвый. Я ничего не чувствую в тот момент, меня не трогают ее рыдания и слезы, они лишь отдаются неясным гулом на периферии сознания. Мне все равно, но я почти благодарна тому, что могу огородиться от горя, которого не понимаю пока и не принимаю.
– Матери не звони. Никому пока не звони. Я приеду.
Я не помнила, как собиралась, как в такси садилась, как приехала в Ванькин дом, застав там опухшую от слез, икающую Надю в намокшей футболке, рыдающего и напуганного Кирилла, устроившегося среди игрушек и испуганно глядящего на свою маму. Не помнила, как взяла на руки Кирю и начала его успокаивать, одновременно отдавая четкие, сухие приказания Наде. Возможно, тон подействовал, я не знаю, но Надежда, почувствовав мою уверенность и спокойствие, перестала некрасиво всхлипывать и на дрожащих ногах поднялась с пола.
Маме она все-таки позвонила, не в силах сдержать ужаса и паники - и своей матери, и моей. Сказала мне об этом, запинаясь на каждом слове, а у меня сил хватило лишь на отрывистый кивок. Ее мать сразу же приехала, и Надежду как прорвало. Она к женщине кинулась, укрываясь от проблем внешнего мира в ее родных, для нее родных объятий. Та ее успокаивающе по голове гладила, говорила что-то, провела к дивану и силком усадила. Анжела Андреевна по мне острым взглядом мазнула, не удостоив вниманием маленького Кирилла, который до конца так и не успокоился.
– Ты моей маме звонила?
– спросила я у Наде. Анжела так на меня зыркнула, когда я позволила себе оторвать ее дочь от жалости к себе.
– Надь.
– З-звонила я.
– И что?
– Она трубку бросила.
Ну да, это же не ее мать. Я дрожащими руками бросилась к телефону, а внутри все от ужаса сворачивалось - я никогда забыть не могла о маминых проблемах с сердцем. Не брала трубку. Я приказала себе не паниковать - возможно, она сорвалась сюда. Да и времени на панику и жалость нет.
Мама приехала - бледная, дрожащая и постаревшая лет на десять. Так страшно смотреть, как человек умирает у тебя на глазах, причем мгновенно. Жутко.
– Что?
– каркнула мама сорванным голосом, невидящим взглядом бегая по знакомой комнате?
– Что, Кать?
– Мам, миленькая, я тебя прошу...
Эти слова, казалось, сорвали с пожилой женщины остатки контроля, напрочь лишив ее остатков хрупкой надежды, за которые она цеплялась. Мама обессилено опустила на диван и закрыла лицо руками. Анжела Андреевна долго на эту картину смотрела, прижимая к себе Надежду, а потом решительно поднялась, потянув за собой дочь.
– Я ее забираю, - поставила она меня (очевидно, считая единственным здравым человеком, с которым можно тут разговаривать) перед фактом.
– Вы Катя?
– Катя.
– Надь, иди вещи собери, которые тебе нужны, - Надя беспрекословно повиновалась и, опустив плечи, шаркающей походкой подошла к шкафу, вываливая несколько вещей на пол.
– Надежда мне сказала, что сейчас должен хозяин твоего брата приехать, обсудить все. Мы можем выйти?
Мама, слегка запрокинув лицо, чтобы слезы не капали на кофту, смотрела в окно. Надя безразлично, ничего не видя, комкала вещи и закидывала их в сумку. Я аккуратно поставила Кирю в манеж.
– Посиди тут, ладно? Я скоро.
Мы в коридор вышли, и Анжела дверь закрыла, чтобы нас слышать не могли. Да и кому слышать, боже?
– Я ее заберу домой, - повторила она еще раз более решительно.
– Нечего ей здесь делать. Ты сможешь этого мужчину встретить сама?
Я безразлично плечами передернула. Что тут говорить?
– Да, смогу.
Она удовлетворенно улыбнулась и кивнула. Меня почему-то заворожили жемчужные бусы, туго обвивающие морщинистую шею и переливающиеся перламутровым матовым блеском при каждом движении женщины. Хоть и дорогое украшение, а блестит и выглядит холодно, как неживое. Ни красоты не добавляет, ни мягкости, ничего нет.