Научи меня
Шрифт:
Подольский снова забегал глазами по кухне, смотря куда угодно - на обои, плитку, холодильник или столешницу - но не на нее.
– Ну нет. И что теперь?
– А то. Он к тебе привязался. Он даже копирует за тобой все, как обезьянка. Кирилл не выдержит, если что-то пойдет не так.
– Что пойдет не так?
Да что угодно. Что будет, когда Подольский уйдет? Ладно Катя, она переживет, не маленькая уже. А Кирилл? И ведь не объяснишь Мишке так все с бухты-барахты. Не объяснишь всего того, что случилось с Кириллом, когда Надя так и не вернулась. И не позвонила.
– Все, Миш, - признание получилось особенно проникновенным, едва ли не великой тайной.
– Ты можешь понять, что он тебя уже...полюбил, наверное? И просто так не отпустит. Не поймет, почему Миша в один прекрасный день не появится. Для тебя это все игрушки, что-то новое, как ты сам сказал, а для него?
Катя лучше многих знала, что забегает вперед, что безбожно торопится и вообще, ее признание в лоб сделает все только хуже. И Подольского она, конечно, понимала. В самом деле. Он не обязан ничего такого делать для нее или Кирилла, совсем нет, но если бы все так стремительно не развивалось, если бы Кирюша так бурно не реагировал, то она бы еще не скоро начала этот разговор, если вообще начала бы.
Мишка сразу же выпрямился - и спина была неестественно прямой, такой, что становилось почти страшно.
– Кто сказал, что я собрался уходить? Что для меня это игрушки?
– он даже разозлился и потемнел лицом, сильнее сжав руки, но тут же сам заставил себя ослабить хватку. Катя глубоко вздохнула.
– Зачем ты это придумываешь? У нас же все хорошо. Разве я неправ?
– Ты прав, ты очень прав. Это-то и плохо.
– Нет, погоди. Кто тебе сказал, что я играю чем-то? Или кем-то?
– Ты сам сказал. Для тебя это все новое. Твои слова, а не мои! Только потом вот это все, - Катя нервным жестом обвела кухню, - новым для тебя быть перестанет. Давай сейчас поговорим, Миш, я очень тебя прошу. Пока не стало только хуже.
Подольский почти спихнул ее со своих колен и рывком поднялся. Побелевшие кулаки сжаты, и без того хищные глаза как-то жутко сверкают, а его злость Катя и так каждой клеточкой тела чувствовала. А где спрятаться - не знала.
– А зачем тебе со мной разговаривать?
– язвительно искривил рот в ухмылке Миша.
– Ты прекрасно все решила сама. И надумала, и решила. Давно решила, верно? Я тебе вообще зачем?
– Пойми меня! И выслушай, пожалуйста, - она устало прикрыла глаза, которые почти болели.
– Да, наверное, я не так сказала, но...Миш, тебе сорок лет.
– И что?
– Тебе семья нужна, понимаешь? Своя жена, свои дети, у тебя период такой.
– Да что ты говоришь!
– он всплеснул руками.
– А мы просто...под руку попались, - она была уверена в своих суждениях. Столько времени размышлял, облекала мысли в слова - обидные, ранящие ее слова, но свято верила и надеялась, что так лучше будет.
– Сам подумай. Тебе семья нужна. Своя, настоящая. Ты своих детей хочешь. И они у тебя будут, ты созрел для этого. А Кирилл чужой, и я тоже...
Неожиданно Мишка налетел на нее, почти сбивая с ног, впечатал в стену, больно выбив весь воздух из легких, и навис, касаясь ее носа своим.
– Не смей!
– тихо, но от этого не менее пугающе рыкнул Подольский.
– Никогда! Не смей! Решать за меня и говорить мне, что делать. И как себя вести. Тебе ясно?
– Что ты делаешь?
Он не стал ее слушать. Вдавил сильнее в стену, наваливаясь сверху, и продолжил:
– Я хоть раз вас обидел чем-то? Задел?
Катя часто заморгала.
– Нет. Миш, отпусти, пожалуйста.
– Позволь мне самому решать, как себя вести и с кем. И уж я точно разберусь сам, что мне в жизни нужно, а что нет. Ты думаешь, я дурак такой? Ничего не вижу и не понимаю? Почему, Катюш?
Мягкий вопрос тихим голосом и угрожающая поза, не скрывающая всей силы и мощи, способных обрушиться на нее в одну секунду. Наверное, лучше было, если бы он накричал на нее, наорал, психанул, хлопнув дверью. А вот такое мнимое спокойствие, почти нежность, под которой скрывается неукротимая волна ярости, пугала до чертиков.
– Почему ты так плохо обо мне думаешь, расскажи?
– она полузадушено всхлипнула, почувствовав подступающие слезы, и зажмурилась, стараясь сдержать обжигающие соленые капельки.
– Я повод такой дал? Считать меня последним уродом?
– Н-нет.
– Не слышу.
– Нет.
– Тогда почему? Почему, Катюш? Почему ты себя и меня накручиваешь всегда?
– он обхватил ее за щеки и заставил поднять голову.
– Зачем это все? Тебе плохо со мной?
– Нет.
– И? Чего ты добиваешься? Чтобы я плюнул и ушел? Ты этого хочешь?
Она отчаянно замотала головой, судорожно цепляясь за его рубашку. Хотя сама противоречила собственным словам. Сама просила его уйти, но когда услышала такое из его уст - внутри все перевернулось.
– Нет.
– Когда ты поймешь, что я не маленький мальчик? Я не Кирилл, которого надо опекать и учить. Я сам решаю. Я сам выбираю, что мне нужно, а что нет. И уж точно я сам знаю, когда и для чего созрел.
– Я не понимаю, Миш! Вот именно что не понимаю! Объясни мне, ради бога объясни - зачем тебе это все? В двух словах, а?
– она вытащила одну руку из его мертвой хватки и вытерла мокрые щеки.
– Я, Кирилл...Я смотрю на тебя и...и...Зачем?
Катя, правда, думала, что Миша сейчас не выдержит и ее ударит. Или накричит.
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Я не знаю, - убитым голосом выдохнула девушка и всхлипнула.
– Вот именно, что я ничего не знаю. Я боюсь, что в один прекрасный момент ты просто развернешься и уйдешь. Тебе надоест, тебе станет неинтересно, скучно, и ты уйдешь. А Кирилл тебя любит.